История одной дуэли

– Хорошо. Жди меня прямо в колонии. И чтоб все материалы были.

– Ждём, – голос в трубке явно повеселел.

…Ехали долго. Колония располагалась на берегу реки, и дорога до неё, словно кишка за городом. После длительного дождя её совсем развезло, появились колдобины, огромные лужи. Машину водило на скорости, лишь только съехали с трассы на бездорожье. Тоска. Да и не пообедал я, как следует. Полагал домой раньше вернуться. Ждали гостей к столу по случаю возвращения Очаровашки из отпуска. Посидеть с ребятишками хотелось…

Дорога упёрлась в ворота пропускного пункта колонии. Мы въехали на зону. Начальник Фёдоров, маленький вёрткий кривоногий полковник уже встречал, лихо беря под козырёк. Рядом маячила фигура понурого Прогудина.

– Где заключённый? – пожал я руки обоим.

– В медчасти, состояние нормальное. Прокапали.

– В одиночке?

– Под наблюдением.

– Ведите к нему.

Медчасть колонии, рассчитанная на дюжину коек, пустовала. Только у одной двери, изолированной от общей палаты, маячила фигура солдата.

Я взял Прогудина с собой, записывать будет, а начальника колонии отпустил. При таких обстоятельствах тот не только не нужен, но и вреден. Заключённый ничего не скажет прокурору в присутствии любого работника колонии. Фёдоров все эти порядки знал не хуже меня и отправился заниматься своими делами, нисколько не смутившись.

Мы вошли в палату. На убогой металлической койке, привинченной к полу, зашевелилось бесформенное одеяльное сооружение.

Солдат, открывший нам дверь и вошедший следом, шустро нырнул вперёд и со словами: «Разрешите, товарищ прокурор», – быстро сдёрнул верх. В чёрном пиджаке и брюках, плотно привязанный бинтами к койке, передо мной лежал лысоватый зэк. Ввалившиеся глаза его медленно открылись, уставились на меня, Прогудина, солдата и закрылись снова. Щёки запали и чернели ямами – видимо, зубы отсутствовали. Седая щетина, словно колючки кактуса.

– Отвязать от койки, – приказал я. – Немедленно врача.

– Данила Павлович, – оправдывался Прогудин, – регулярно вводят питание. Это он ещё до трубы так дошёл. А в медпункт не обращался. Проверяли. И заявлений, жалоб не писал. Заболеваний не имел. Общее истощение организма.

– Куда же глядели врачи? Как довели до такого? Ты посмотри – кожа да кости! Как он в таком состоянии на трубу влез? Да ещё ночью. Живой скелет. Глиста в обмороке!

Прогудин только разводил руками.

– Когда последний раз сам в этой колонии был? Всё в городе торчишь. А за город нос не высовываете! – заводился я. – Дай его личное дело. Сам посмотрю.

Пока я, присев на тумбочку в углу, листал бумаги, медсестра, сделав несколько уколов заключённому, удалилась.

Зэк открыл глаза и, уже не закрывая их, упёрся в серый потолок над собой. Тело его больше походило на труп, никаких попыток к движению.

Три судимости, листал я бумаги, все за опасные преступления, первое – причинение тяжких телесных повреждений при нахождении в КПЗ, второе – беспорядки на зоне. Дохляк, а за собой серьёзный состав везёт! Ещё тяжкие телесные. И тоже во время отбытия наказания. Выходит, попав в тюрьму, а потом в колонию, он больше на волю и не выходил. Считай с 1970 года, как первый раз загремел, так до нынешнего дня. Про таких обычно слава впереди бежит. Он не поступил, а уже трубят про него: всем всё известно. Кто, за что, почему?.. А здесь одни вопросы. Никакой оперативной информации нет, не подошла. В «авторитетах», в группировках не значится вроде, «белая ворона» какая-то? Странный зэк. Обособленный… Я повернулся к Прогудину:

– Что народ говорит?

– Времени мало, не успел проявиться. В «семье» не жил. Извиняюсь, держался в одиночку, ни к кому не примкнул. О себе не распространялся особо. Бычок. Всё молчал. Поговорку или присказку всё повторял «креда». Его за это и прозвали – Креда.

– Как-как? – переспросил я. – Что ещё за Креда?

– Не знаю. Я тут и с блатными поговорил, и с Фёдоровым. По фене такого не значится. Если только молодые занесли.

– К-р-е-д-а, – ещё раз повторил я. – Ладно, поговорим. Петровский!

Я присел к койке.

– Мы с вами уже познакомились. Я вас с трубы снимал. Что это вас туда занесло? Прошлый раз вы так и не сказали ничего. Я смотрел бумаги. Объяснения отказались писать. Что случилось?

Заключённый отрешённо изучал потолок. Может быть, только с наибольшим интересом, чем раньше. «Всё ясно, – сообразил я, – как это сразу не догадался».

– Владимир Никитович, ты вроде курящий? – повернулся я к Прогудину.

Того как ветром сдуло.

– Будем говорить?