История одной любви. Начало

Минуты тянулись как сыр на противной холодной пицце. Наконец, дверь подъезда распахнулась. Парень, за которым бросилась Хадя, выводил ее под руку. Толчок в спину направил девушку к дороге, в мою сторону. То есть, к свободной машине с водителем, где мой организм исполнял роль безмозглой статуи: Гаруна не было, Хаде явно требовалась помощь, а я не знал, что делать.

— Шеф, свободен? — с трудом проник в голову голос, словно с другой стороны Земли.

Я тупо кивнул. Задняя дверца отворилась, чужие руки затолкали Хадю в салон. Мне на колени прилетела смятая крупная купюра.

— Отвезешь, куда скажет. — Парень обернулся к притихшей на заднем сиденье девушке. — Все поняла? Не подведи, не делай, чтобы я пожалел, знаешь, что будет. Езжай.

— Поехали, Кваздик, — шепотом попросила Хадя, когда дверца захлопнулась. — Быстрее. Он ушел?

— Сел на скамейку, ждет чего-то, смотрит за машиной и за подъездом. Куда ехать?

— Все равно, только быстрее. Скоро приедет полиция. Меня не должны найти.

В салонном зеркальце отображался кусочек лица, видеть какого еще не доводилось. Единственная эмоция на нем — животный ужас, единственная мысль — бежать как можно быстрее и дальше, потому что оставаться — смерть.

Я сделал так, как она просила. Двигатель взревел, машина дернулась и поехала. С трудом совладавшие с педалями ноги вывели нас в городской поток.

Хадя сидела так же, не шелохнувшись, глаза глядели в никуда. Говорить она не могла, душа то ли спряталась, то ли металась в неведомых далях. Через пару кварталов мы притормозили у обочины.

— Теперь рассказывай. Все по порядку, иначе поедем в полицию.

Хадя мотнула головой:

— Нет. Не могу.

У нее шок. Нужно растормошить, вывести из ступора. Пусть хотя бы расплачется, сразу полегчает. Я молча вышел наружу и, зайдя в заднюю дверь, плюхнулся рядом со словно остекленевшей девушкой. Казалось, тронь ее — рассыплется.

Но я все же тронул. Я обнял ее и прижал безвольное тело к груди:

— Хадя! Все хорошо, я рядом и никому не дам тебя в обиду. Что случилось? Где Гарун?

И ее прорвало. Ощущение безопасности, пусть временной, пробило клапан: в моих объятиях ее корежило, голова билась о мое плечо, но сквозь слезы и всхлипы пробивались слова, от которых хотелось рвать волосы.

— Это Гасан, брат Султана. Когда я вошла в квартиру, он укладывал пистолет в ладонь Мадины. Гарун мертв, три пули в груди, Мадина тоже мертва, у нее проломлена голова. Гасан увидел меня и чуть не выстрелил, в последний момент его рука остановилась. Он сказал: «Гарун пострадал за Шамиля, теперь мы в расчете. Мадина не должна была вмешиваться. Я бы просто ушел, Мадина должна была сказать, что не знает стрелявшего, все бы все поняли, и больше ничего не случилось бы. Мужчины обоих родов могли спать спокойно. Но она кинулась сна меня с ножом. Я не мог стрелять в женщину, я отбросил ее. Мадина ударилась головой об угол стола и проломила затылок. Это неправильно, женщин трогать нельзя, и я решил сделать так, будто Гарун ее избил, а в ответ она его застрелила. И тут появляешься ты. Пришла бы позже — стала просто свидетелем, а сейчас ты ненужный свидетель. Если все расскажешь, мне придется оправдываться, и, возможно, меня не поймут. Меня это не устраивает. Поэтому сейчас ты уедешь как можно дальше и никому ничего не расскажешь, потому что в смерти своих родственников с этой минуты будешь виновата ты. Отныне так: Гарун в гневе стал избивать Мадину, убил ее, и ты его застрелила».

— Но ведь…

— Не перебивай. — Хадя умоляюще потрясла головой. — Еще не все. Гасан вложил пистолет мне в руки, чтобы остались отпечатки, и бросил его на пол. Потом он с моего телефона отправил сообщение главе диаспоры о том, что будто бы случилось, и забрал телефон, а меня привел сюда.

— Нужно рассказать это полиции. Сейчас не те времена, когда все решалось звонком или толщиной денежной пачки.

Хадя отстранилась от меня:

— Ничего не понимаешь? Моей правде никто не поверит.

— Я пойду свидетелем.

— Нет. Гасан предупредил: кто узнает правду — умрет. Так и будет, он это сделает, я его знаю. Я уверена, что теперь он жалеет, что отпустил меня. Скорее всего, он будет меня искать. Меня теперь все будут искать.

— Куда же тебя отвезти?

Хадя молчала. Она долго молчала, прежде чем тихо донеслось:

— Или со временем выплывет правда, или еще что-то изменится. Нужно переждать. Спрятаться от всех. Но мне негде прятаться в этом городе. Нужно идти к кому-то из общих знакомых, а это опасно. Или можно тайно вернуться домой на Кавказ, но тогда в сопровождение нужен кто-то из родственников.

— Я в сопровождающие гожусь?

Хадя жалобно вздохнула:

— Категорически не годишься.

— Я друг твоего брата. Почти брат.

— Знаю. Другие не знают.

В голове все перемешалось.

— Гостиницы и съемные квартиры, как понимаю, отпадают?

— Мне сейчас нельзя никуда, где кто-то увидит и сможет рассказать. И еще. Паспорт и остальные документы остались в квартире, а там уже полиция.

— А документы на машину?