История одной любви. Начало

Перепачканная от ступней по макушку, мокрая и измотанная, она сияла небесной красотой. Не понимаю, как можно оставаться прекрасной в таких обстоятельствах, но у Хади получалось. В глазах будто горел Вечный огонь. Простое и доброе лицо светилось. В кои-то веки открытые, руки и ноги исторгали такой поток женственности, что мысли сносило, как вихрем панамку, а вид чувственных бедер — округлых, гладких, невероятных, никак не предназначенных для взора чужого мужчины, оказавшегося наедине — просто убивал. Хадя восторгала и влекла, хотелось писать с нее картины, посвящать стихи и бросать к ногам завоеванные города. А может, еще напишу, посвящу и брошу. Говорить на эту тему мне запрещалось, смотреть на Хадю не рекомендовалось, но не думать о ней я не мог. Если быть честным, то я ни о чем не мог думать, что не касалось моей домохозяюшки. Особенно, когда она рядом — вот такая, с губами и ногами, с грудью и бедрами. Когда глаза в глаза, душа в душу, а сердца в унисон.

— Собирай все пакеты, которые найдутся в квартире, — сказал я.

Взгляд с трудом уполз в сторону. Хадя с облегчением-огорчением выдохнула. Как любую женщину, ее радовало мужское внимание, но ситуация пугала. Если не хочу проблем, а я их не хочу, то нужно поддерживать сложившееся равновесие. Точнее сказать, балансирование на лезвие кинжала.

Во время нескольких моих рейсов с ведрами к мусорным бакам прихожую заняли наполненные грязью пакеты, и я потихоньку оттащил их на площадку у мусоропровода. Высыпать нельзя, засорится. Буду выносить позже, частями, а если соседи спросят, объяснение есть простое — ремонт после случайного потопа.

Остатки бывшего пляжа заняли все освободившиеся емкости, ведра и тазы. Выгребая последнее, мы с Хадей стукались локтями, сталкивались телами на узком пятачке ванной комнаты, а весь процесс уборки сопровождался стрельбой моих взглядов по движущейся мишени.

— Ванна готова, прошу. — Я посторонился и плавно вытек за дверь.

Теперь думать, мечтать и представлять буду из-за двери. Яркая и идеально-правильная красота Мадины младшей сестре в подметки не годилась, если судить по воздействию. Мягкость против агрессии, нежность и гипнотизирующая эротичность против дикой сексуальности… Хадю хотелось иметь женой, любовницей и другом, в то время как Мадину — просто. В итоге: со старшей сестрой я мог держать себя в руках, а с младшей терял голову. Недеяние побеждало с разгромным счетом.

Что только не лезет в голову, когда не спал ночь. О чем думаю?! Вон из головы все мысли, все-все, а эти особенно!

* * *

Проницательный взгляд Хади, только что вышедшей из ванной, отметил мои нетвердые движения, состояние нестояния и тяжелую голову. Глаза все труднее размыкались после моргания. Уходить не было ни желания, ни смысла, вполне можно было сесть завтракать, если бы силы оставались. Однако, сил не было, и я заявил:

— Пора идти, а позже вернусь к нашим упакованным песочным замкам, отнесу их на свалку.

Неожиданно Хадя возразила:

— Тебе нельзя идти, спишь на ходу.

— Ты тоже спишь.

— Прими душ, я пока что-нибудь придумаю.

Душ — это хорошо. Это просто здорово.

Когда я вышел, у Хади все было готово. Она постелила мне на кухне на полу. Перина из вороха разномастных тряпок и покрывал (то есть, из всего, что нашлось в квартире) оказалась приемлемым заменителем раскладушки. При закрытой двери почти не сквозило, и едва голова коснулась подушки, я отключился.

Разбудил телефон. Звонили из дома. Переговорив, я вышел к Хаде, уже умывшейся и ожидавшей моего пробуждения, чтобы занять свое главное владение — кухню.

— Мама взяла отгул и везет деньги, она выехала сразу, как только папа рассказал о случившемся. — Помолчав, я завершил: — Скоро будет здесь.

Мы оба понимали: конечно, взволнованная родительница едет материально спасать сынулю, но также она хочет посмотреть, как он живет. И с кем.

— Мне нужно уйти, — сказала Хадя.

— Хозяйка уже представила тебя родителям как мою девушку, теперь нельзя. И некуда.

— Но я не твоя девушка.

— Разве сложно сыграть роль?

Хадя долго думала и, наконец, смилостивилась.

— Только потому, что нет другого выхода. Но — без глупостей. Никаких сюси-пуси, обнимашек и поцелуйчиков. Одно неправильное слово или движение — и игра окончена.

— Принято.

— И еще одно. Боюсь, твоя мама меня узнает, а любой слух обо мне…

— Когда вы последний раз встречались, ты едва ходить научилась. Даже я не узнал, хотя проводил с вами почти все время.

— Она может догадаться, ты же друг Гаруна, а теперь знакомишь с девушкой родом с Кавказа…

— У Гаруна полно земляков и друзей всех национальностей, ты можешь оказаться чьей угодно родственницей.

Хадя не сдавалась:

— Я похожа на мать, а они с тетей Зиной в свое время дружили.

— Не похожа. Ты ни на кого не похожа, ты одна такая. Не признавайся, если вдруг спросят напрямую, и все будет нормально.

Когда мама вошла в квартиру, Хадя, одетая в мои рубашку и брюки, вышла с кухни.

— Здравствуйте. — Она кивнула, старательно разглядывая пол.

— Зинаида Викторовна, — представилась мама.