История одной любви. Начало

— Вот так лежу… и мне хорошо. Это плохо?

— Ты сама себе противоречишь.

— Знаю. Всю жизнь так. Мне хорошо и в то же время неуютно от твоего присутствия. Того, что происходит, категорически не должно быть.

Вот паровозик и тронулся. Я попытался закрыть шлагбаум:

— Ты же ходила на пляж…

— Я не об этом. Впрочем, об этом тоже. Там я была с Гаруном. Без брата рядом с чужим мужчиной — словно голая.

«Чужой» резануло жестоко. Чужой не стал бы спасать, снимать квартиру и зарабатывать на совместное проживание, но разве об этом скажешь, получится гадко, будто качаю права.

Хорошо, что я смолчал, поскольку Хадя не закончила, она просто собиралась с мыслями.

— Когда случилось страшное, я была в шоке, всех боялась, а рядом оказался ты — такой знакомый, хороший, заботливый. Я пошла на поводу у сердца и совершила ошибку. Да, Кваздик, извини, но все, что происходит — между нами и вообще — одна огромная непоправимая ошибка. Нужно было обращаться в диаспору. Как теперь объяснить им, где, кто и как заботился обо мне?

— Не о том думаешь.

По мрачному тону Хадя поняла, что обидела меня, но гнула ту же линию:

— Не будь тебя, я давно обратилась бы к своим, а теперь не знаю, как выпутаться. Придется врать, а я не умею врать.

— Давай решать вопросы по мере возникновения. Сейчас твоя задача — не сесть в тюрьму за другого человека и не попасться под горячую руку ретивым мстителям. Просвети, разве женщин вмешивают в кровную месть?

— Эти правила действовали, пока Мадина не бросилась на защиту брата, дальше все пошло наперекосяк, не по обычаю.

— Но любой вопрос должен решаться каким-то образом! Не верю, что за всю историю не бывало сложных случаев.

— Бывали, и довольно часто. Тогда в произошедшем должны разобраться старейшины родов, чтобы найти способ примирения.

— Вот и пришли к знаменателю: твое дело — ждать вдали от всех, пока другие выяснят правду и утрясут все проблемы. Потом скажешь, что друг брата помог снять квартиру, а взамен пользования машиной снабжал едой.

— Соседи и хозяйка знают только тебя…

— Соседи и хозяйка обязаны знать только меня, чтобы ты могла втайне дождаться, пока все уляжется. Это легенда играет тебе на руку. А если возникнут неудобные вопросы — пусть спросят моих сокомнатников, где ночевал их приятель все это время.

Не знаю, удовлетворило ли Хадю объяснение. Она поднялась, следы с обтекавшего тела обозначили путь на сушу, рядом скрипнул песок.

— Иди, купайся.

— Сейчас. Хочу немного полежать с тобой.

Хадя улыбнулась:

— Если бы тебя кто-то услышал…

В небеса мгновенно вознеслась моя мольба: да, если бы Кто-то услышал!

Увы.

— Кваздик, иди, пожалуйста, ты меня смущаешь.

Вставая, я не удержал вздоха. С высоты роста взгляд обежал вытянувшуюся «отдыхающую», чьи руки, как в далеком детстве, загребали и накидывали на себя песок.

— Вспоминаешь ощущения?

— Обычно мы закапывались, чтоб оставалась только голова. — Мой взгляд нервировал, и Хадя ускорила работу. — Точнее, Гарун закапывал нас, а затем прыгал поперек на дальность, стараясь не задеть. — Она грустно улыбнулась. — Получалось не всегда.

— Тогда не шевелись, руки по швам.

Организм включил режимы бульдозера и экскаватора. В течение минуты моими усилиями почти весь песок «пляжа» собрался в симпатичную горку. Горка дышала, равномерно вздымаясь и опадая, на успокоенном лице Хади глаза впервые закрылись не от стыдливости. Теперь меня не прогоняли, и некоторое время мы лежали рядом в безмолвии и тихом счастье сосуществования обычно не пересекающихся параллельных миров.

Пришло время для следующего шага. Из-под простынной горы я торжественно вынул заготовленный сюрприз — бутылку вина.

— Это тоже для нужного настроя. Пляжный отдых подразумевает именно отдых.

Хадя категорически замотала головой:

— Я не пью.

— Я тоже, но это просто вино, твои родичи в селении делают похожее. Гарун угощал.

— Я не против того, что другие пьют, но я не пью. Себе ты можешь налить.

— Один не пью. — Бутылка вернулась в укрытие. — Тогда… потанцуем?

Теперь в моих руках материализовался телефон. Хадя съежилась так, что песок частично осыпался:

— Не вздумай фотографировать! И я уже говорила, что не танцую.

— Неправда. Ты говорила, что не танцуешь танцы, какие были на вечеринке — дергодрыганье или с объятиями. Поэтому…

Из телефона зазвучала музыка гор. Поверх заводного ритма, задаваемого барабаном, плакала кавказская дудка, два казавшихся несовместимыми полюса — жестко-рваный и мелодичный — изнутри заполнял чувствами аккордеон, и для Хади это оказалось лучшим приветом из дома, чем все мои потуги на изображение моря и солнца.

Во мне проснулась надежда:

— Такие танцуешь?

Вместо ответа Хадя вознеслась из рассыпавшейся горы, подбородок гордо взвился, спинка превратилась в нечто настолько грациозное, что не поддалось сравнению.

— Но ты тоже, — донеслось с невообразимой высоты, где словно воспарили облака.

— Я не умею.

— Не надо уметь. Танцуй душой.