История одной любви. Начало

Традиционная патриархальная культура выгодна мужчинам, она делает воспитанных в правильном духе женщин шелковыми. Мужчина сказал — надо подчиняться. Естественно, мужчина должен быть своим, тем, который за тебя отвечает.

И все же Хадя сомневалась долго. Наконец, раздалось:

— Отвернись.

— Но мы на пляже.

— Ты меня смущаешь. Хочешь, чтобы я ушла?

Хадя знала, на что давить. Пришлось отвернуться и спрятать лицо в скрещенных руках. Воображение все равно дорисовало картинку, от которой меня ограждали, и даже в чем-то приукрасило. И вот, наконец, рядом счастливо пропели раздавленные песчинки, за право поменяться местами с которыми я отдал бы все.

Идея с квартирным морем пришла в голову не просто так, она упала на подготовленную почву. Хадя влекла меня как никто ранее. Она казалась ангелом, облеченным в плоть. Такого не бывает, но вот — оно было. Здесь и сейчас, только руку протяни. Я понимал всю бессмысленность душевно-телесного влечения, собственно, как и сама Хадя, отчего, видимо, она и не прекращала мои поползновения так резко, как могла бы. Если оказались в одной лодке, где скучно и тоскливо, то почему не разбавить совместное житье-бытье небольшой встряской организмов? В конце концов, ничего серьезного, обычный пляж. Каждый из нас сотни раз бывал на таких, только настоящих. Но если подумать, то этот тоже настоящий. Водоем для купания, песочек, где можно отдохнуть… Что это, если не пляж? Но каждый из нас впервые оказался на пляже для двоих, и каждый понимал, что это неспроста. И то, что для меня было развлечением, для Хади оказывалось очередным подвигом, ей приходилось бороться с собой за каждый шаг, за каждое движение. Она одновременно искала и оправдания, и причины, по которым все нужно немедленно прекратить.

— Песок холодный. На настоящем пляже он горячий.

— Поправимо. — Я вскочил, и через секунду перенаправленный софит уперся Хаде прямо в окаменевшую от моего внимания спину. — Сейчас солнце нагреет…

— Кваздик!

Хадю тоже подкинуло будто пружиной. Все потому, что сзади у нее не только спина, а я навис и могу разглядывать, хотя не факт, что делаю это — поднять глаза и проверить у напарницы не хватило смелости.

Само собой я не разглядывал (хотя бросить взор, чтоб восхититься и умилиться, не преминул), а действовал. В такие моменты промедление смерти подобно, любая лишняя мысль выступает в роли паровоза, вытягивающего сотню вагонов, которые потом не сдвинуть.

— После воды будет совсем хорошо. — Я перехватил Хадину ладонь: — Пошли купаться.

К счастью, вырываться она не стала. Втаскиваемая за руку в бассейн, Хадя робко переступила со мной надувной бортик.

— Мы вдвоем не поместимся.

При желании сюда набились бы десятеро, но настаивать значило морально давить, а это грозило выйти боком. Как бы ни хотелось, но пляж у нас, к сожалению, не настоящий, отсюда сбежать — два шага до кухни. А обида может оказаться долгой и даже непоправимой.

— Если тебе будет проще, могу уйти, эти море и пляж исключительно для тебя.

— Не надо. — Ладонь в моей руке сжалась ответно, словно не хотела отпускать. — Пляж без людей — это сон. Ты наполняешь его жизнью.

Сказать, что услышанное меня порадовало — ничего не сказать.

— Тогда нет проблем: купаться будем по очереди.

Меня одарили улыбкой, благодарившей за понимание. Хадя булькнулась в воду как ребенок, а я вернулся на песок.

Мне было хорошо. Пусть сбылись не все мечты, это не важно. Когда заказываешь чудеса оптом, судьбу можно обмануть, получив часть, в другое время казавшуюся бесконечно далекой и недостижимой.

— Спасибо, Кваздик. — Наигравшаяся с водой, Хадя вытянулась внутри бассейна, и на бортик рядом со мной откинулся мокрый затылок. — Это здорово. Но не нужно было. Представляю, сколько денег и трудов…

— Коса.

— Что?! — Хадю будто ужалили, она подскочила.

— Намокла. Ты всегда ее берегла.

— Пусть. — Черноволосый затылок вновь опустился поверх надувного бортика.

Если даже коса «пусть» — все не так плохо. Набравшись храбрости, я переполз на полметра, перевернулся и опустил свой затылок рядом в нескольких сантиметрах — валетиком. Получилось очень интимно, и придраться вроде бы не к чему: не касаюсь, не вижу — взгляд направлен в другую сторону. Бурно взвесив все за и против, о чем свидетельствовали волны, пошедшие от дыхания, на мой поступок Хадя отреагировала молчанием.

Для меня это была победа, сравнимая с покорением Эвереста.

И как же приятно находиться рядом. Даже так, соприкасаясь только душами.

— Снова чувствую себя маленьким, — сказал я для завязывания беседы. Хадя вряд ли заговорит первой. Если вдруг заговорит — это сигнал, что все идет прахом, ситуация катится под откос. Поэтому разговор должен начать мужчина. — Словно родители привели меня на море, на городской пляж. Навстречу несутся волны от далекого шторма, слева уходит вдаль волнолом, за которым прячутся корабли в порту, далеко справа — огромные валуны для рыбаков и тех, кто не любит песок, а все, что посередине — в полном моем распоряжении. Как же мало нужно было ребенку для счастья.

В ответ, который оказался ответом на что-то свое, Хадя задумчиво сказала: