История одной любви. Окончание

Даже маска не скрыла, как яростно покраснели щеки собеседницы:

— Это я осталась недовольна его поведением! Я сюда не развлекаться пришла.

— Разве? А тот же приглашенный с твоей помощью и ставший твоей парой Тимоха — именно развлекаться.

Настя отмахнулась:

— Ладно, с Тимом разобрались, но ты говорил во множественном числе. Прошу еще примеры.

— На тебя очень ругался я, когда ты вызвала меня из другого города, а затем разговаривать не пожелала.

— За это я уже извинилась.

— А принял ли я извинения?

Настины ресницы хлопнули в прорезях:

— Мне казалось…

— Девушкам часто что-то кажется. — Я выразительно пожал плечами. — Если бы это соответствовало действительности, то мир погряз бы в свалившемся счастье.

— Кстати, о счастье, насколько оно скоротечно, эфемерно и непредсказуемо. Посмотри туда. — Настины глаза глядели на нашедшую общий язык парочку сокурсников.

Их разговор сопровождался бурной жестикуляцией Тимохи, обретшего благодарную слушательницу, Снежке приходилось вновь и вновь ловить его руку и возвращать в нежный плен. Как-то незаметно парочка направилась в бывшую кабинку Насти, куда новоявленный кавалер по привычке повел даму, а дама послушно повелась.

Ко мне придвинулось теплое плечо.

— Быстро же о нас забыли. — К плечу присоединилось бедро, и оба они виновато потерлись об меня. — Прости, Кваздик, что притащила и бросила, у меня мысли другим заняты. Если что-то непонятно — спрашивай, я здесь, как ты понимаешь, не первый раз.

Зачем она пришла сюда, я понял еще на входе из вопроса Мураду, поэтому спросил о насущном:

— Если глаза не врут, а они не врут, Снежка сменила напарника?

— Ты же знаешь ее, она в поиске. Мне она сказала, что сначала между вами возникла искра, но затем все пошло не так, и чтобы не усугублять ситуацию, она попросила поменяться партнерами.

— Значит, теперь мы пара?

Плечо с бедром резко отстранились:

— Напарники — да, но не пара. Не перегибай, как Тим, хорошо? Тогда от проведенного времени хорошие воспоминания останутся у обоих.

На ринге раздался грохот, все умолкли. Качок все же завалил десятипудовую груду мяса и праздновал победу. У толстяка из носа хлестала кровь и как-то неестественно дергалась рука, его с трудом уволокли подоспевшие охранники, вчетвером придерживая с разных сторон.

Количество травм росло, но это никого не напрягало. Сюда пришли за зрелищем. Его и подавали.

Настя указала на мою кабинку, осиротевшую после бегства Снежки:

— Пойдем? Или тебе приятно смотреть на кровь?

— Желание дамы — закон. — Я галантно предложил руку. — Мурад сказал, что это одно из главных правил заведения. Кстати, Снежка обмолвилась, что в этих правилах партнершам рекомендуется…

— Кваздик, я же просила. — Нежная кисть сжала мой локоть, а плечо и бедро снова ощутили волнительное трение. — И «рекомендуется» не значит «обязывает». Радуйся, что ты здесь, и не выпендривайся, окей?

— Йес, Анастасия-ханум.

На сцену высыпал уже знакомый девчачий коллективчик, я невольно задержался глянуть, как они теперь выглядят и что отмочат на этот раз.

В руки у них вернулись помпоны, на грудь — топики, зато с плеч исчезли пиджачки. Странное постоянство сохраняли только белые гольфы — единственный предмет одежды, который никакой функции, кроме эстетической, в теплом помещении не выполнял.

Когда мы с Настей мыли отключившуюся Люську, столь же откровенный вид подопечной не вызывал восторженного ступора, и о каком-то влечении или благоговеющем поклонении даже речи не шло. И когда я рисовал по безвольно раскинувшемуся телу и слизывал с открытой груди, живота и дальних закромов, куда прежде допускались исключительно избранные — это было волнительно и безобразно-интересно, но Люськина пьяная нагота не воспринималась чем-то желанным и манящим. Даже когда Настя расплачивалась за карточный долг, ее тело вызывало у меня другие эмоции — вулкан тестостерона извергался таким вожделением, что для чего-то другого не оставалось ни сил, ни возможности. Настя была красива, но когда она сняла одежду, об эстетическом аспекте я больше не вспоминал.

Другое дело — веселые девчонки на сцене. Они были чувственны и эмоциональны. Они были эротичны, самодостаточны и отстраненны от окружающего. Они были прекрасны. Танец начался с таких акробатических номеров, что дух захватило.

— Нравится? — Настин подбородок дернулся в направлении сцены.

— А ты как думаешь?

— А это?

Теперь меня ткнули в прелести плававших в подсвеченной воде русалок. В переливавшейся невесомости парили заманчивые силуэты, зрелище притягивало и утягивало, и я почувствовал себя Одиссеем, который попал в колдовские сети сирен. Хотелось забыть о приличиях, броситься в воду и делать то, что хочет душа, а не мозг. Точнее, не душа, а низменный инстинкт, но в данный момент душой притворился именно он.

Легендарного Одиссея удерживали веревки, которыми его привязали к мачте. Моей веревкой стала спутница, и она дотянула меня до мачты-кабинки, где без визуальных раздражителей я очухался от гипноза и немного пришел в себя. Мою руку отпустили, Настя уничижительно бросила: