История одной любви. Окончание

— Мне передали, что ты друг Гаруна. Сейчас наши роды враждуют, и твой визит некстати.

Я боялся, что Гасан запомнил меня как водителя Хади, увезшего ее в неизвестность, но в том виде, как сейчас, узнать меня почти невозможно. Так и произошло, Гасан разговаривал со мной как с посторонним, которого видел впервые:

— Говори, с чем пришел, и уходи. Чаю, извини, не предложу.

Понимаю. Обычай. Никаких совместных трапез с врагом.

Долго репетированная речь вдруг вылетела из головы. Вместо хлестких многозначительных реплик, что должны привести к определенным выводам, вышло нечто серое и скучное:

— Гарун разозлился на Мадину за пошедшие о ней слухи, но дело обошлось пощечиной. Я был с ними, когда это произошло. Хадя их помирила.

В ответ — тишина. Гасан ждал продолжения.

— Я знаю, что Гаруна убил ты. — Вместо разрыва бомбы вышел пшик. Сильное заявление, на которое я так рассчитывал, булькнуло, как фекалия в унитаз, и, пройдя незамеченным, было смыто последующим. — Ты хотел отомстить за брата, которого убил родственник Гаруна за ложь о сестре.

На это Гасан соизволил ответить:

— Султан не врал, Шамиль убил его за слова, которые посчитал неправдой, но Султан отвечал за слова.

— Это тоже со слов Султана?

— Тебе нужны доказательства, что Султан был прав и пострадал ни за что? Хорошо. Слышал про заведение Мурада?

Я поперхнулся.

— Приходилось. Закрытый клуб со спортивно-эротическим уклоном.

— Гарун просветил? Уже за это его следовало убить. Но я говорю о другом. Мадина долго просила Султана сводить ее туда. При живом брате такой поход был самоубийством, и никому не докажешь, что желание не его. Если вы дружили, ты должен знать. Мадина если чего-то хотела — добивалась. Она добилась своего другим путем — устроилась нештатной сотрудницей в обслуживающий персонал. Там все скрываются под масками, узнать вроде бы невозможно, и кроме Султана и хозяина заведения секрета не знал никто. И все же нашлись такие, кто ее видел и узнал. Если у человека шило в одном месте, это шило в мешке не утаишь.

— Как же ее узнали, если все под масками?

— Как не узнать ту, которая ходит к твоему брату, когда думает, что никто не видит?

— Значит, свидетель — ты?

Гасан проигнорировал вопрос, но ответ был очевиден.

— Мадина обесчестила себя, — сказал он, — и в разговоре с Шамилем Султан отвечал за слова. Прав он был или нет, когда выдал тайну — другой вопрос, мы никогда не узнаем, как и о чем они говорили и почему пришлось рассказать о Мадине, но честность Султана вне подозрений.

— Султан что-то сказал, ты кого-то видел — то в темноте, то в маске. Это называется доказательствами?

Глаза Гасана сузились.

— Осталась видеозапись.

Я не поверил:

— Клуб делает записи, а посторонние знают о них и получают доступ?!

— Клуб ни при чем.

Не сразу мозги додумались до иного варианта. Меня передернуло:

— Султан дошел до того, чтобы снимать развлечения с сестрой друга?!

— Если Гаруну показать запись, он перестал бы называть ее сестрой. Еще вопросы есть?

— Да. Это же ты стрелял в Гаруна и убил Мадину?

Ответом были гробовая тишина и кромсающие взгляды.

— Я видел, как ты выходил из дома Гаруна в день убийства, — объявил я. — Могу подтвердить перед всеми.

Это был самый острый момент, я берег его напоследок — главный козырь, очень опасный для меня. В логове убийцы объявить, что ты единственный свидетель…

Да, глупо. Но я надеялся на здравомыслие того, к кому пришел. Пришел — значит, перестраховался.

И снова: бульк, пшшш, и словно ничего не было. Распрямив накачанные плечи, Гасан пожал ими:

— Это уже не важно. Думаешь, почему ты попал ко мне с такими предосторожностями? Меня уже ищут, твоя информация запоздала. — Гасан усмехнулся. — Хотел произвести впечатление? Произвел. Печально узнавать, что я оставил свидетеля. Но ты молодец, прийти ко мне, не зная этого — смелый поступок. Скорее всего, ты об этом думал и, как понимаю, принял меры. И все равно, когда все утрясется, я с удовольствием выпью с тобой чаю. Тебя проводят.

Меня везли обратно, а в голове стучало: все напрасно. Что я сделал? Ничего. И в таких условиях не смог бы ничего сделать. Конечно, хотелось выглядеть героем, решающим проблемы одной левой, но глядеть в глаза человека, которого нужно убить, и, тем более, думать об убийстве как о чем-то реальном, не из области фантастики, было трудно. Организм и подсознание протестовали, сознание впадало в ступор. Я не убийца.

Надо убрать эту жесткую формулировку и заменить более приемлемой. Мозг так устроен: что-то плохое называет другими словами, и оно перестает быть плохим. Например, можно постепенно, до получения нужного настроя, двигаться вот в эту сторону: я ни в коем случае не убийца, а мститель. Ради справедливости я должен отомстить. Именно ради справедливости.

А для этого должен убить.

Нет, пока не получается.

Тогда второй вопрос: что я узнал? Тоже ничего нового. Все и так думали на Гасана, никто не верил в Хадю-убийцу.