История одной поездки

Пельменная, натурально, была забыта, и они, воодушевившись, отправились в шашлычную, сменив походку с вялого шарканья на быструю и упругую поступь.

В симпатичной кафешке на привокзальной площади они взяли по вполне приличному шашлыку и по сто, вечно голодный Олег прихватил еще солянку. Стоял таинственный полумрак, даже яркое сегодняшнее солнце с трудом пробивалось через тяжелые темно-красные шторы.

— Ну чего, мужики, надо завтра лететь, следующий самолет на Питер только во вторник, — открыл прения Игорь.

— Игорек, можем не успеть, и потом, на фиг это надо — жилы рвать. Мы же после разгрузки на ногах держаться не будем, — вполне резонно возразил Буба.

— Правильно, кому все эти подвиги нужны, — поддержал Олег, — в субботу спокойно улетим на Москву.

— Ребята, но это лишний стольник…

— А если мы на самолет не успеем?

— Да почему не успеем? Рейс в девять, все успеем.

— А если груз опоздает? А если вагон сегодня не придет?

— Да мало ли что может быть. Вообще, успокойся, — тут Олег усмехнулся, — никуда Лана за этот день не денется, ну в крайнем случае она…

— Что? Что ты хочешь сказать? — лицо у Игоря сделалось таким, что стало ясно: Олегу было бы лучше помолчать, — нет, ну ты давай договаривай!

— Эй, орлы, — вступил Буба, — брейк. А ты, Олежка, мудак.

— Извини, извини, извини. Молчу, молчу, молчу, — примирительно замахал руками Олег, растерянно улыбаясь.

— Ладно, все, замяли. Давайте грохнем, — нашел Буба способ разрядить обстановку.

Традиционный способ дал традиционно положительный результат. Игорь, все еще изо всех сил суровея лицом, выпил, расслабился и размяк.

Вскоре был найден компромисс: если завтра после разгрузки у них будут силы и желание, то они поедут в аэропорт и попробуют улететь на Питер, если нет, то полетят через Москву.

Собственно, Игорь и сам понимал бредовость своей затеи, шансы успеть на завтрашний рейс были минимальны, но ему так хотелось домой…

* * *

Ночь выдалась морозной, какой, впрочем, и должна быть ночь владивостокской весны, остужаемой холодным дыханием великого океана. Буба и Игорь зябко дули в ладони, с сожалением вспоминая ненадетые свитера.

Притормаживающий поезд медленно катил мимо них свои почтовые и багажные вагоны, и они тщательно вглядывались в мелькающие в окнах разномастные таблички.

Наконец мимо проплыл кусок картона с корявой надписью Ленинград, хотя прошло уже почти три года с тех пор, как город в третий раз сменил свое имя, в третий раз отказавшись менять свой гордый облик и непокорную душу.

Они двинулись за проехавшим мимо вагоном. Игорь успел всего раза два ударить в железную дверь, как она с грохотом распахнулось и оттуда в сверкающей полосе света глянуло лицо проводника.

Одного мимолетного взгляда Игорю было довольно, чтобы понять: разговор коротким не получится. Вислые соломенные усы, выцветшие голубые глаза, общая деревенская хитроватость облика — все выдавало явного прохиндея, более всего походившего на отставного прапорщика-кладовщика, уволенного за столь чрезмерную вороватость, что не помогла даже водочная умеренность (только дома и под хорошую закуску).

— Ну, ребят, чего надо?

— Груз бы подбросить до Питера.

Из-за его плеча показалось увядшее личико напарницы. На личике этом, вполне на вид дипломированном, читалась явная и незатейливая история. Кто не знает памятных ее вех?

Технический вуз, избранный по сравнительной легкости поступления и из отсутствия явных пристрастий. Посредственный диплом, завоеванный, несмотря на явную бездарность, аккуратными конспектами. Младший научный военного НИИ средней руки, в котором нудные годы коротаются обсуждением сравнительных достоинств импортных колготок…

Известна и личная ее жизнь: замужество, ребенок, непременно один, развод и алименты. В точке развода жизнь эта разбегается по двойному рельсовому пути, чтобы вновь затем объединиться.

На первом муж, казавшийся вполне перспективным, вдруг спивался, быстро теряя человеческий облик, на втором, напротив, полностью оправдывал свои перспективы и уходил к другой, конечно же, мерзавке и, конечно же, моложе.

И бесчисленные эти женщины тихо коротали бы закатные свои годы, почитывая Иностранную литературу и Литературную газету, поругивали бы на кухне правительство, пересказывая свежие анекдоты, нянчили бы себе внуков да недолюбливали невестку или зятя. Но… но рухнула великая империя, и обломки ее придавили их тихие жизни, и разметало, разбросало, раскидало их по жизни! Кого-то забросило за прилавок ларька, кого-то на рынки Турции или Польши, а кого-то, оказывается, и в проводницы…

— Вася, что же ты ребят на улице держишь? — сказала она, но сама подняться не предложила, подтверждая очевидность своего второго места в этой паре.

— Заходите, — недовольно согласился с ней Вася, скидывая вниз железную лесенку. Он, глянув на их хищно-небритые молодые лица, тоже предчувствовал долгий разговор.

— Ну, сколько мест-то у вас?

— Девяносто восемь.

— Угу… а что везете?

Увидев, что они слегка замялись, заговорила она, стараясь заглушить неловкость:

— Просто, понимаете, мы сюда спирт взяли, так нас отцепили под Читой…