История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)

Гус на костре сожжен, но пламя
ночь мировую осветило,
и ярче темными ночами
сверкает грозных молний сила.

Того, что никогда не гаснет,

не погасить вам, о тираны!
Гонимый вами свет – ужасней
вас поразит огнем вулкана!

Здесь все мгновенно, скоротечно, —

те, что живут, и те, что жили,
престолы, царства, вы – не вечны,
и черви вас съедят в могиле.

Лишь вечен свет один нетленный

в огромной мировой пустыне,
наш мир возник с ним во вселенной
и с ним не пропадет, не сгинет…

Во мраке он горит светлее, —

его не погасить могилой,
и свет, убитый в Прометее,
горит в Вольтере с новой силой…

(Перевод М. Зенкевича)

А сейчас папа все еще стоял на гребне. Сопот близко, кажется – рукой подать. Он сделал шаг и ступил с тропинки вниз. Сделал еще один шаг… и вдруг осознал, что следующий шаг будет последним – он безудержно покатится вниз. Осторожно он сел на землю. Было единственное желание – каким-то образом задержаться на этом месте и не покатиться вниз, как на салазках.

– Гляди, – услышал он, – сейчас этот сумасшедший полетит вниз, костей не соберешь.

В разреженном горном воздухе голоса четко доносились до папы. Папа мрачно взглянул влево. Два пастуха, опершись на палки, смотрели на него. Внизу все так же краснели крыши домов, там шла спокойная жизнь, люди ходили по дворам, готовили ужин, никто знать не знал, что там, на горе, сидит пожилой человек в брезентовой куртке, с сумкой через плечо, и с жадностью оглядывает город внизу. Ни деревца. Ни кустика. Крутизна и скользкая трава.

– Нет, ты гляди, гляди, – услышал он опять, – давай подождем. Этот сейчас полетит.

Папа сидел, вжавшись в землю. Он и сам понимал, что может сорваться вниз. Время шло. Упершись пятками в уходящий вниз склон, папа раздумывал и наконец принял решение. Пастухи молчали. То ли ушли, то ли наблюдали и все еще ожидали увидеть занимательное зрелище. Уцепившись за высокие метельчатые травы, папа осторожно вытянул правую ногу, вжал пятку в землю, медленно подтянул левую… и чуть-чуть сполз вниз. Через час-другой, а может и через три, он оказался в городе Сопот.

…В Карловы Вары папа ездит чуть ли не ежегодно. Летом 1954-го папа взял с собой и меня. В аэропорту перед отлетом собралась большая группа болгарских военных, папа весело что-то говорил мне, радостно здороваясь с попутчиками. По залу быстрым шагом шел незнакомый мне военный, кивая направо и налево. Он, радостно улыбаясь, подошел к папе, протянул руку, папа отвечал таким же радостным рукопожатием. Военный прошел дальше. Мимолетное дружеское приветствие. А я вдруг увидела: на ладони у папы, как приклеенная, осталась тоненькая бумажка.

– Папа, что это?

Я была потрясена: незнакомый мне человек мимоходом на глазах у всех незаметно передал папе записку!

– А ты что ж думала? – Папа, продолжая улыбаться, засовывал руку в карман. – Что у меня не осталось навыков конспирации? Тут все друг за другом следят.

Что это было? По всей вероятности, чей-нибудь телефон или адрес, о котором почему-то они оба не хотели говорить в присутствии всех.

Мы живем с папой в центре Карловых Вар, в отеле «Пупп» (в то время – «Москва») вместе со всеми приезжими из демократических стран. Шикарный отель с красной плюшевой мебелью, позолотой, с огромными зеркалами от пола до потолка. Папа предупредил, пока нас оформляли:

– Поднимешься по этой лестнице и поверни сразу налево. А то в прошлом году твоя Надя вошла в зеркало.

Я ничего не поняла. Поднялась по ступенькам и остановилась на большой площадке. Справа и слева уходили вверх две широкие прекрасные лестницы. Лестница справа влекла меня точно магнитом, я сделала шаг и, глядя на свое отражение, двинулась туда. Но остановилась вовремя. В прошлом году Надя этого сделать не успела.

Дважды в день мы ходим пить воду в «Колоннаду». Мне это напоминает романы Тургенева.

Мы ходим с папой в обувные магазины, и там впервые в моей жизни продавщица, встав на колени, надевает мне обувь на мои широкие некрасивые ступни. Ездим в Терезин.