История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)

…У Геринга был сильный сердечный приступ в Варне, его «скорая помощь» увезла в больницу. В тот же вечер Вера Владимировна (его жена) звонила мне. Оскар просил позвонить в Варшаву и узнать, как там дети, и сообщить ему на следующее утро. (Геринг думал, что у него третий инфаркт и, значит, смерть.) На следующий день я позвонил в Варну, просил профессора по сердечным болезням посмотреть Геринга, оказалось, что не инфаркт. Вчера Геринг прилетел в Софию, во вторник летят в Варшаву со всеми мерами предосторожности. Геринг предлагает тебе из Москвы поехать через Варшаву, а мне встретиться с тобой у них, где большая квартира и т. д. Договорились до того, что я напишу 1–2 статьи, он их напечатает у себя, заплатит мне, и если этого будет достаточно, тогда поедем в гости к ним. На неделю, дней на десять. Это будет не раньше весны будущего года (если доживем мы с тобой до весны).

Но папа с мамой так и не воспользовались приглашением. Вместо себя папа отправляет меня с братом. Варшава не произвела никакого впечатления, уж очень центральные улицы были похожи на Крещатик или Ленинский проспект. Осталось воспоминание о стене, в которой было замуровано сердце Шопена, да сильно накрашенные польки всех возрастов. Меня это сбивало с толку, я не могла определить, где кончается краска и начинается естественная красота.

После 1956-го я впервые слышу некоторые подробности папиного пребывания в тюрьме. Но не от него. При всех воспоминаниях папа сидит молча, опустив голову, изредка вскидывая на меня черные глаза. А в Варне, в доме отдыха, я знакомлюсь с несколькими ЖВН. Сидя на пляже, я слушаю рассказы Анны Семеновны, москвички с Чистых прудов, жены расстрелянного мужа-болгарина (не помню ее фамилии) про лагеря. Простая, моложавая, низкорослая, плотная веселая женщина. Она с восторгом вспоминает лагеря где-то в Казахстане. Рассказывает о женах «врагов народа», в ее голосе не чувствуется страдания, напротив – восхищение. «Какие красавицы, умницы, образованные! Я никогда не встретила бы таких, не окажись в лагере. Многие из них жили в Париже, жены послов, жены маршалов. Можно сказать, я окончила там университет – чего только они не знали: историю, стихи, рисовали, лепили, пели… У многих были дети от охранников. Так мы для них построили ясли, художницы расписали их, понаделали игрушек – таких яслей, я уверена, и в Москве не было. А летом как выйдут на работу в купальниках, в шляпах с широкими полями, охрана свешивается с вышек, слюнки текут, молчат. Смотрят, смотрят…» А за этими рассказами мельком произносилось: «Сыну в Москве, во дворе, какали прямо в рот – вот тебе, сын врага народа!» – «Как какали?!» – «Да просто – несколько мальчишек держали, а один какал».

В то же время, а может, чуть позже, в Варну приехала очень интересная болгарка, поселилась в нашем доме отдыха. Худая, высокая, с очень прямой спиной, густые черные волосы падали на плечи. Я думала, что она именно из тех, кто так поражал воображение охранников в лагерях. Проходила, не здороваясь, гордо-грозно молчаливая. Одета была прекрасно. Говорили, что приехала из Швейцарии, куда ее пригласили после отсидки в наших лагерях. Она приехала с мужем – бывшим охранником. Ей кто-то в Швейцарии подарил «мерседес». «Мерседес» действительно был невиданный, последней модели: сверкал снаружи никелем и стеклами, песочного цвета, внутри обит кожей. Как-то она пригласила меня с детьми прокатиться. Ее муж сел за руль, она рядом, и мы покатили. Странно и немного жутко было смотреть на эту пару. За всю дорогу они не обменялись ни словом.

Приезжают те, кто был «на лесоповале». Я встретилась с одним из них уже после смерти мамы, в Варне, в доме отдыха ЦК. Папа за несколько месяцев до того получил звание Героя Социалистического Труда. Выходя утром с папой на прогулку, мы столкнулись с высоким пожилым мужчиной. Он чуть кивнул папе и обратился ко мне:

– Вот дают «Героя», – сказал он хмуро, – а тем, кто был на лесоповале… Вы знаете, что такое лесоповал? Как валят лес, зимой, в мороз? Каждый день, голодные, больные…

Он держал дверь и не пропускал нас, будто собирался высказать все неудовольствие именно нам и сейчас.