Читаем История одной семьи полностью

Меня всегда занимала история первых веков христианства. Я никак не мог понять, каким образом кроткие яко голуби и преследуемые христиане так сравнительно быстро превратились в бездушных и прямо кровожадных гонителей всякой живой мысли. Мне кажется, я кое-что понял сейчас. Вокруг меня, прямо на моих глазах, возникают эти «общины верующих», истекающих любовью к отвлечённому ближнему и, в сущности, ненавидящих конкретного ближнего. Это всего только «покорившиеся», которые стараются подвести какую-то идеологию под свою трусость. Маечка, милая, не надо! Это не для тебя. Ты — мыслящий человек и, как ни старайся, ты им останешься. На повестке дня не любовь, а ненависть к врагам — гитлеровцам и всяким.

Прости, Маёчек, что я так много места в письме и так много времени отнял у тебя своими скучными рассуждениями. Больше не буду.

Стихи я не то, что не люблю — нет, если в них есть какой-нибудь смысл, идея — я готов простить автору его странную манеру излагать их.

Целую тебя, Маёчек, крепко. Пиши, если не сердишься.

Твой папа.


30.4.55

Доченька, моя милая!

Большое спасибо за автобиографическую справку. Наконец-то, сопоставив твоё и мамино письма, я начинаю понимать, как ты добилась таких рекордных достижений[126]. Но признаюсь, — чувства, которые возбудил твой рассказ, были далеко не христианскими…

«Наследственность» твоя меня радует бесконечно, но и несколько беспокоит. Что было хорошо для родителей, то наверное требует поправок для ребёнка. А я мало чем могу теперь тебе помочь. Боюсь, что сознание необходимости поправок и улучшений, может быть, и является причиной твоих метаний (не сердись, Маёчек). Мама прислала мне твоё стихотворение «Молитва безбожника», которое она достала у какой-то твоей подружки. Ну, конечно, оно мне не понравилось! Доченька, ты понимаешь, что дело не в Боге. А чёрт его знает, может быть и есть Бог или нет его. Всё дело в том, что стихотворение нехорошее. «Душе усталой одинокой, слабеющей в мирской борьбе, так сладок веры сон глубокий». Боюсь, что всё дело в том, что багажу у тебя маловато, что, подобно всем твоим сверстникам, ты думаешь, что мир существует только с начала этого столетия. И тут — моё преимущество — я знаю: всё это — только эпизоды, как бы трагичны они ни были для тебя лично. И хоть бы веру ты выбрала не такую скверную!

Ну, да я опять за то же. А сколько раз я давал себе слово не говорить об этом.

Милая моя, «верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья». И верить в это уже само по себе пленительное счастье.

Целую тебя крепко, папа.


7.5.55

Милый Маёчек!

…И даже то хорошо, если пара моих писем пропала, потому что я сам жалел об их содержании. Мне так надоели «истинные христиане» с их злобной проповедью любви по расчёту, в ожидании щедрых процентов на небесах, с их нетерпимостью к инаковерующим и слепой ненавистью к знаниям, что я прямо ужаснулся от мысли, что ты могла впасть в отчаяние и что иссякла твоя «козацкая сила». Дело, конечно, не в Боге. Я с глубоким сочувствием и уважением отношусь к украинским мужикам, оторванным от своих близких, но и на чужбине чтущим свои обычаи и верования. Они — не мракобесы и не изуверы, а их моральная устойчивость несравненно выше, чем у многих и многих «просвещённых» вольнодумцев, гордящимся тем, что они слово «Бог» заменили словом «природа». У меня был тут приятель, врач, ученик Филатова. Несчастья личной жизни и отсутствие серьёзного мировоззрения его пошатнули. Он искал утешения в любви к Христу. Это было глупое и омерзительное зрелище, когда специально выделенной общиной верующих наставник, неграмотный и тупой начётчик, наставлял его в вере, грубо осаживая, когда тот старался рассуждать. Вера меня не интересует, вернее, она мне смешна. Всё равно — опирается ли она на книги, написанные 2 тыс. лет тому назад, или на достижения науки в середине прошлого века[127]. Но я тебе уже наверное надоел своими поучениями. Я всё забываю, что ты уже не 16-тилетняя школьница, а взрослый человек. Но как бы я хотел с тобой посидеть часик-другой и поболтать по душам. Но и это будет, в этом я — верующий.

Сейчас только узнал, что в нашей библиотеке имеются сочинения Леси Украинки, кажется, стихи и поэмы. Вот почитаю и посмотрю, что тебя так привлекает.

О моей судьбе, так же, как и о моём здоровье, не беспокойся. Я получил справку от Ирины о её готовности взять меня на иждивение и приступил к хлопотам. Это дело месяцев, а пока я прохожу медицинские обследования. Я не спешу, потому что и тут «надо мною не каплет». Моё пребывание здесь — временное, а ждать здесь — не хуже, чем где-нибудь в Клину под Москвой…


Прочие письма отца помещены отдельной подборкой.

Письма от мамы и от Сусанны:


4.4.55

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное