История одной семьи

Однако я претендую на смягчающие мою вину обстоятельства: в отличие от мамы, я ни разу никого из твоих приятелей не встречал и ничего не знаю о твоей жизни за эти 6 лет, и ещё меньше я знаю о твоей духовной жизни.

С радостью принимаю твоё обещание прислать свои стихотворения. Неверно, что я совсем не люблю поэзии. Недавно мне попались в хорошем переводе сонеты Шекспира, и я был прямо потрясён ими. Сейчас я, тоже в переводе, перечитываю «Избранное» Уолта Уитмена. Очень хорошо!

Дяде Борису я не писал, потому что название города и республики всё же недостаточно для того, чтобы письмо дошло, хотя, возможно, что он по своему званию достаточно известная в городе личность. Но я написал снова в Керчь по адресу Розы, а фамилию указал девичью, так как забыл фамилию её мужа. Думаю — дойдёт. А вообще мне ничья помощь больше не нужна. Как я уже тебе писал, я использовал справку Ирины и теперь жду ответа Москвы. Думаю, что ответ будет положительный. Мой приятель, который подал своё заявление раньше, уже едет домой и даже получил паспорт. Если и я получу паспорт, я поеду прямо к тебе на свидание. Там мы доругаемся.

Здоровье моё, Маечка, прекрасное. Не пишу о своём сердце и желудке ничего потому, что решительно нечего о них писать. Сердце у меня, вероятно, такое же, как было шесть лет назад, а желудок, безусловно, много лучше. Шесть лет тому назад мне доктор обещал, что я умру лёгкой смертью — лягу спать и не проснусь. С тех пор я каждое утро просыпаюсь и даже снов никогда не могу вспомнить.

Маёчек дорогой, с христианством мы покончили, но духовные твои интересы меня очень интересуют. Стихотворения твои — это хорошо. Я могу тебе обещать, что я их не читать, а изучать буду. А что, если ты мне еще расскажешь, что ты читаешь и что о прочитанном думаешь? Что плохого, если мы в чём-нибудь не сойдёмся? Ну, поспорим немного — это неплохо. Кстати, почему ты думаешь, что ко мне «в моём положении нужно быть особенно чуткой»? Это даже немножко обидно. Положение мое ничуть не хуже, чем у других, а «от столкновения мнений рождается истина». Ну, будь здорова, милая моя доченька, привет твоим приятельницам. Целую тебя крепко, и до скорого свидания. Твой папа.

28.5.55

Доченька!

Все свои новости я исчерпал в прошлых письмах. Просьбу о переводе в г. Клин я сдал, и на мои вопросы, двигается ли мое дело, получаю обнадёживающие ответы: двигается..

Хорошая сторона моей неудачной полемики с тобой — я перечитал пару книжек стихотворений. Прочёл «Листья травы» Уитмена — пра-прадеда Маяковского. Сначала меня раздражала необычность формы и размеров, а потом понравилось очень. «Я не весь умещаюсь между башмаками и шляпой» — пожалуй, короче и сильнее прозой никак не скажешь. Некоторые его стихотворения я даже переписал, хотел тебе послать, но боюсь тебе надоесть литературными поучениями, как философскими. Привет и поцелуи Папа.

6.6.55.

Здравствуй, доченька дорогая!

Получил твое письмецо от 19.5.

Теперь — всё. Инцидент полностью исчерпан. Больше того — так как всё познаётся путем сравнения, то я охотно признаю, что по сравнению с медиками, которые тебя лечили на даче[154], нельзя не признать некоторых положительных сторон «ловцов душ». Впрочем, несмотря на внешнюю показную вражду, между ними гораздо больше общего, чем расхождений.

Большое тебе спасибо, что ты заставила меня заинтересоваться поэзией. Началось с того, что, подыскивая материал для нашей дискуссии, я прочитал «Стихи и поэмы» Леси Украинки (больше тут ничего нет), потом прочитал «Листья травы» Уитмена, а потом вошел во вкус и стал читать ещё и ещё. Положительно, стихами можно иногда сказать и короче, и сильнее и, главное, — убедительней, чем прозой. Вот, например, я вычитал в «Советской литературе» (на английском языке):

«Кто может заключить в карцер улыбку, кто может окружить песню стенами?» Это стихи Мигеля Эрнандеса. Хорошо. Конечно, если не придираться бюрократически к букве. Потому что ещё Пушкин указал (цитирую на память): «Вдохновение не продаётся, но можно рукопись продать». Можно, и даже очень можно, окружить стенами поэта. Но сказано сильно и. в конечном счёте, верно. Кстати, этот же Эрнандес (он погиб во франкистской неволе) в том же стихотворении пишет (перевожу с английского): «Я горд, счастлив и свободен, потому что есть любовь». Ну, это больше по твоей части.

Милая доченька, ты напрасно беспокоишься о моем здоровье. Оно — хорошее, и, учитывая мой почтенный возраст — даже отличное. Жаль только — рука часто дрожит. Но это только в начале письма, а потом — проходит.