Читаем История одной семьи полностью

Больно мне очень, что ты, как и Ирина, настроилась на самые блестящие результаты от всей этой истории для меня лично. Странно это читать в твоём письме, ведь ты никогда не была склонна к самообольщениям. Будем же мужественны, мамочка. Впрочем, я сама понятия не имею, как всё это обернётся, но всё-таки готова на всё. Прости, мамочка, тебе тяжело это слышать конечно, но мне просто невыносимо это ожидание приятных сюрпризов.

Уже больше двух недель мы вместе с Тамарой. Мы не ожидали такого счастья, представляешь, как мы ликовали! Очень хочется и Суслика в нашу компанию, но едва ли удастся. Надеюсь увидеться с нею после решения. Логики в этом мало. Тамара мне рассказала, конечно, о тебе и Сусанне, она вами буквально бредит. У неё с собой несколько английских книг, но увы, они в полном пренебрежении. Читать у нас тоже не хватает времени. Но теперь уже частично наговорились, так что опять возвращаемся к книгам. Я прочла том Ибсена: «Бранд», «Пер Гюнт», «Кесарь и Галилеянин» и др. Должна признаться, что «Бранд» не произвёл на меня большого впечатления. Я, вероятно, «не доросла». А от второй и третьей драмы я в восторге. Перечитываю сейчас Гейне, когда-то, лет пять назад, — моего самого любимого поэта и писателя. О ужас, «Путевые картины», которые меня когда-то очаровали, почти не трогают, а над памфлетом «Людвиг Бёрне» я чуть не уснула. Как странно меняются вкусы. Ещё плохо, что у нас с Тамарой разные литературные интересы, а выписываем книги мы вместе. Ну, ничего. Большой привет от Тамары. Целую тебя крепко, жду твоего приезда. Ирка продолжает таскать всяких куриц, но я теперь не сержусь. Будь здорова, М.

Из писем отца мне

В подборке представлены, по возможности полно, письма отца мне из лагеря и Тихоновского инвалидного дома в Караганде. Несколько первых его писем, в интересах композиции, помещены в «общий раздел» для усиления его «многоголосья». Остальные его письма, как мне, так (ниже) и матери, считаю правильным дать отдельно от прочей корреспонденции.


Теректы, 9.11.54.

Славный мой Маечек!

Получил твою фотокарточку с пометкой 8.IX.54 вместе с письмом. Фотокарточка, как водится, пошла по рукам. Общее и единодушное заключение: замечательная красавица, и очень похожа на меня. Соответствующий вывод о собственной наружности я сумел бы сделать, даже если не жевал бы вот уже вторую неделю учебника логики для средней школы. Кстати об учебниках и о школе вообще. Я на днях прочёл том писем Чернышевского из Вилюйска и Астрахани и, во-первых, укрепился в своём старом отвращении к школе и школьной науке и, во-вторых, утешился, что ты, хотя и невольно, покончила с этой глупостью.

Я очень рад, что ты занимаешься самостоятельно, в особенности, языками — пригодится.

Твоих приятелей я тут, увы, не встречал, но самый факт их наличия уже позволяет мне, как говорят англичане, «сложить два и два вместе». Хорошо! Твоя «глупая» болезнь меня, конечно, страшно огорчила. Но ведь можно сделать операцию. Главное — помнить, что энтузиазм хорош только в умеренных количествах.

Признаюсь, что карточка твоя мне не совсем понравилась — ты похожа, правда, на мадонну, но сильно изнурённую, перевыполняющую планы. Доченька, спокойнее — жизнь вся ещё впереди.

У меня пока никаких новостей. Но, возможно, будут скоро. Я не работаю совсем, здоров, как никогда, и ни в чем не нуждаюсь. Через пару недель приедет суд, и, если я об него не споткнусь, то ещё через пару месяцев я буду жить-поживать и добра наживать где-нибудь в пределах Средней Азии. Тогда я начну думать, что дальше делать. А пока я читаю, отдыхаю и с нетерпением жду ваших писем. Кстати, поучи свою маму, что мужа забывать — нехорошо — она мне совсем не пишет. Это у неё, наверное, наследственное от Иринушки. Целую тебя, милая, и жму руку твоим друзьям. Твой любящий папа.


13.4.55

Здравствуй, доченька дорогая!

Как ты увидишь по обратному адресу на конверте, я уже на новом месте и, по-видимому, прочно. Так-то — «человек полагает, а Бог — располагает». Впрочем, место неплохое. Называется инвалидный дом, а скорее похоже на дом отдыха. Кормят хорошо, одевают чисто, постель ослепительно чистая, по сравнению с местом, откуда я прибыл — прямо райская жизнь. Но я не об этом мечтал, и хотя «нет ничего вечного на земле», и это, я уверен, тоже не вечно, но немножко обидно.

А я мечтал уже скоро свидеться с тобою по пути в Москву, мечты эти были нереальны, я это прекрасно сам знал, но всё же какой-то шанс был. Ну, да Бог с ним — мы всё равно увидимся и, я надеюсь, скоро.

Почтовую плотину, по-видимому, наконец, прорвало, и я получаю письма пачками, и в том числе из разных мест получил твой адрес, и я пишу прямо тебе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное