История Оливера

Внимание теперь было приковано к подаркам нашей гостьи. Начнем с того, что их, в отличие от наших, не заворачивали дома. Все было профессионально упаковано. Мама получила светло-синий кашемировый шарф («Ах, зачем же так тратиться?..»). Отцу досталась продолговатая коробочка, в которой оказалась бутылка «Шато От-Брион» 1959 года.

– Прекрасный выбор, – сказал он. Честно говоря, выдающимся ценителем винной продукции папу не назовешь. В «винных погребах» нашего особняка были лишь запасы скотча для папиных гостей, шерри – для маминых, да пара бутылок хорошего шампанского на случай пышного празднества.

Мне она подарила пару перчаток. Несмотря на их элегантность, надеть их я отказался – какой-то совершенно безличный подарок.

– А что я должна была тебе подарить – норковые трусы? – недоумевала потом Марси.

– Да. Именно там мне было холоднее всего! – ответил я.

Но венцом всего этого изобилия был неизменный подарок от отца – банковский чек.

Под звуки псалма «Радости миру», виртуозно исполняемого органистом по фамилии Уикс, мы вошли в церковь и прошествовали к своим местам. Зал был полон прихожан, которые пялились исподтишка на нашу гостью. Уверен, при этом они приговаривали: «Я ее здесь раньше не видел». В открытую никто пялиться не решился – кроме разве что миссис Родс, чей возраст «за девяносто» (и хорошо за девяносто) – служил для нее смягчающим обстоятельством.

Но почтенная публика наблюдала и за миссис Родс. И не могла не заметить улыбку, озарившую лицо старой карги. Это значило одно – ведьма одобрила Марси Нэш.

На этот раз мы проявили чуть больше вежливости при исполнении рождественских гимнов (то есть стали петь тише, чем прошлым вечером). Настолько тише, что смогли расслышать бормотание преподобного Линдли. Даже мой отец – и тот, по-моему, лучше смотрелся бы в роли проповедника. Папа хотя бы дыхание переводил в паузах между фразами, а не как Линдли – как бог на душу положит.

Однако проповедь «Смилуйся, Господи!» показала, что преподобный пребывает в курсе мировых событий. Он упомянул конфликт в Юго-Восточной Азии и предложил задуматься хотя бы на Рождество, так ли нужен Господу мир, охваченный войной.

Милостью Божьей, Линдли страдает астмой, так что его проповеди начинают «задыхаться» довольно скоро.

Благословленные, мы вернулись на лестницу. Где состоялся повтор встречи, имевшей место после матча «Гарвард против Йеля». С той лишь разницей, что этим утром все были вполне трезвы.

«Джексон!» «Мейсон!» «Гаррис!» «Барретт!» «Кэбот!» «Лоуэл!»

Бог мой!

В промежутках между приветственными воплями люди говорили друг другу совершеннейшие глупости. Даже у мамы нашлась пара знакомых, с которыми она перебросилась парой приветствий. Гораздо более сдержанных, разумеется.

И вдруг чей-то громогласный голос проорал:

– Ма-а’си, дорогая!

Я резко обернулся – Марси кого-то обнимала.

И этот кто-то выглядел очень пожилым, иначе я не посмотрел бы, что мы в церкви, и вышиб ему зубы к чертовой матери.

Тут же рядом оказались мои родители, которых раздирало от любопытства, кто же приветствовал Марси с таким энтузиазмом.

А старый добрый Стендиш Фарнхэм все еще сжимал Марси в объятиях.

– О, дядя Стендиш, какой замечательный сюрприз! – светилась радостью моя девушка.

Судя по всему, мама была вне себя от счастья. Значит, Марси – племянница этого достойнейшего «одного из нас»?

– Ма-а’си, что же привело тебя, столичную штучку, в наши ва’ва’ские к’ая? – поинтересовался дядюшка Стендиш, растягивая буквы «а» до немыслимых пределов.

– Марси гостит у нас, – вмешалась мама.

– О, Элисон, как замечательно, – сказал Стендиш и подмигнул мне, – бе’егите ее от вашего па’ня.

– Что вы, я с нее пылинки сдуваю, – невежливо ответил я. Кажется, до него дошло. – Так вы родственники? – поинтересовался я. Хоть бы этот старый Стендиш уже убрал руку с талии Марси, наконец!

– Нет, мы просто очень хорошо друг к другу относимся, ведь господин Фарнхэм был партнером моего отца, – ответила она.

– Это было не просто па’тне’ство, – настаивал он, – мы с ним были как б’атья.

– Вот как, – протянула мама, очевидно, надеясь, что сейчас старик порадует всех красочными подробностями своей дружбы с отцом Марси.

– У нас была па’а заводов, – сообщил Стендиш, – но после сме’ти ее отца я их п’одал. Пропал ку’аж.

– В самом деле? – спросила мама, безуспешно пытаясь спрятать под рождественской шляпкой расширенные от любопытства глаза. Кажется, Стендиш находился в полной уверенности, что об отце Марси здесь знали все.

– Если найдется свободная минутка, заходи вечером в гости, Ма-а́си, – сказал старый Фарнхэм на прощание.

– Не получится. Мне надо возвращаться в Нью-Йорк, дядя Стендиш, – невесело улыбнулась та.

– А-а, маленькая занятая девчонка, – радостно завопил он, – и тебе не стыдно уди’ать от нас, как какой-то п’еступнице?

Он чмокнул ее и повернулся к нам:

– Следите, чтобы она ела. Сколько я помню маленькую Ма-а́си, она постоянно сидит на каких-то диетах. С Рождеством!

Тут его осенило:

– И – удачи тебе, Маа’си. Мы все гордимся тобой.

Из церкви домой нас привез отец. Поездка прошла в многозначительной тишине.