История Оливера

И тут какая-то фигура в одно мгновение обошла меня. Наверно, это был спринтер из клуба Миллруз. Но нет. Голубая фигура оказалась той самой, упакованной в нейлон девушкой, которая, по моим расчетам, должна быть метрах в двадцати позади. Однако сейчас она была опять впереди. Возможно, это какой-то новый феномен, о котором мне следует почитать. Я снова переключил скорость, чтобы еще раз взглянуть на нее. Это было нелегко. Я устал, а она бежала очень быстро. Наконец я ее догнал. Спереди она была еще лучше, чем сзади.

— Послушайте, вы какая-нибудь чемпионка? — спросил я.

— Почему вы спрашиваете? — сказала она, даже не запыхавшись.

— Вы так стремительно меня обошли…

— Вы бежали не очень быстро, — ответила она.

Эй, это что, оскорбление? Кто она, черт побери?

— Послушайте, это что, оскорбление?..

— Только, если у вас слабое эго, — ответила она.

Хотя моя самоуверенность непробиваема, я разозлился.

— Вы явно самоуверенны, — сказал я.

— И что, это оскорбление? — спросила она.

— Да, — сказал я. Не маскируясь — в отличие от нее.

— Может, вы предпочитаете бегать в одиночестве?

— Да, — сказал я.

— О’кей, — ответила она. И внезапно рванула вперед. Теперь она дразнила меня; очевидно, это была просто уловка, но, будь я проклят, если уступлю. Пришлось собрать все силы, чтобы ускорить бег. И я ее догнал.

— Привет.

— Я думала, что вы жаждете одиночества, — сказала она.

Дыхание было коротким, как и диалог.

— За какую команду вы бегаете?

— Ни за какую, — ответила она. — Бег нужен для моих занятий теннисом.

— О, да вы занимаетесь подряд всеми видами спорта, — сказал я нарочно, чтобы умалить ее женственность.

— Да, — сказала она сдержанно. — Ну, а вы пристаете ко всем подряд?

Как на это реагировать, особенно когда напрягаешь все силы, стараясь бежать в ее темпе?

— Да, — удалось мне вымолвить. Что в ретроспективе было самым мудрым, что можно было сказать. — Как у вас с теннисом?

— Вы со мной играть не стали бы.

— Нет, стал бы.

— Да? — сказала она. И слава Богу, замедлила темп, чтобы перейти на шаг.

— Завтра?

— Конечно, — пропыхтел я.

— В шесть? Теннисный клуб Готам на углу 94-й улицы и Первой авеню.

— Я работаю до шести, — сказал я. — Как насчет семи?

— Да нет, я имею в виду шесть утра, — ответила она.

— Шесть утра? Кто играет в шесть утра? — спросил я.

— Мы, если вы не струсите, — ответила она.

— О, вовсе нет, — сказал я, вновь обретая почти одновременно дыхание и остроумие. — Я всегда встаю в четыре кормить коров. Она улыбнулась. Во рту у нее было полно зубов.

— Прекрасно. Корт зарезервирован для Марси Нэш. Кстати, это — я.

И она протянула мне руку. Конечно, чтобы пожать, а не для поцелуя. В отличие от того, к чему я готовился, её рукопожатие было не сильным, крепким пожатием спортсмена — оно было нормальным, даже деликатным.

— А могу я узнать ваше имя? — спросила она.

Я решил слегка пошутить.

— Гонзалес, мадемуазель. Панчо Б. Гонзалес.

И она ринулась вперед со скоростью, которой позавидовал бы сам чемпион мира Джесси Оуэнс.

10

В пять утра в Нью-Йорке темно, как в буквальном, так и переносном смысле слова. А теннисный клуб, второй этаж которого был освещен, на фоне спящего города выглядел ночником в детской комнате. Я вошел, расписался в журнале и направился в раздевалку. Непрерывно зевая, я оделся и пошел на площадку. Потоки света со всех кортов чуть было меня не ослепили. И на каждом шла игра. Этим оголтелым членам клуба Готам, собирающимся начать свой безумный рабочий день, по-видимому, была нужна такая безумная теннисная игра, чтобы подготовиться к поединкам в безумном городе.

Предвидя, что мисс Марси Нэш облачится в самую шикарную одежду для тенниса, я оделся как можно хуже. Что же до цвета моей спортивной формы, то его можно было бы определить, как «весьма далекий от белого». На самом деле это от того, что я нечаянно засунул в стиральную машину разноцветные вещи. Что касается рубашки, то она была безобразнее всего, что когда-либо надевал Марлон Брандо. Короче, вырядился как застенчивый неудачник.

Она была уже на корте и отрабатывала подачи на сетку.

Как я и думал, теннисные мячи у нее были желтые, флюоресцирующие, того типа, которым пользуются все профи.

— Послушайте, вы знаете, что на улице абсолютно темно? — спросил я.

— Именно по этой причине мы играем в помещении. Колотушки и пинки оставляют синяки, а моя удача — крепкая подача, — враспев сказала она, продолжая работать ракеткой.

Ее волосы, которые на беговой дорожке разлетались по ветру, сейчас были завязаны сзади лошадиным хвостом. И, как у типичного любителя, мнящего себя бог весть чем, на обоих запястьях у нее были потники.

— Ну что, мы можем начать игру? — спросила она.

— А ка что?

— Прошу прощения?

— Ставка, — сказал я. — На что мы играем?

— А разве недостаточно играть ради удовольствия? — с притворной застенчивостью и простодушием спросила Марси Нэш.

— В шесть утра не бывает удовольствий, — сказал я. — Мне нужен осязаемый стимул.

— Полдоллара, — сказала она.

— Это, что — оценка моей личности? — спросил я.

— Послушайте, вы — остряк. Нет, я имела в виду просто пятьдесят центов.