Читаем История отечественного кино. XX век полностью

В том-то и суть, что закон войны формулируется Иваном как естественный жизненный закон. Как «законный» закон. Да, конечно, война есть война, там есть враг, которого надо уничтожить, или он тебя. Ведь даже великий христианский святитель преподобный Сергий Радонежский послал на Куликово поле двух своих иноков. А уж он-то знал заповедь «не убий».

Но искусство, которому всегда дороже «нас возвышающий обман», не проводит моральную грань между миром и войной. Убийство безвинного и на войне тяжело для нормального человека, вызывает раскаяние, жалость к жертве.

Этих эмоций лишен Иван – хороший, умный, нормальный парень.

Он купается в войне. Он – свободный, гражданский – все равно в плену.

Правда, развязка действия, когда «победитель» Иван и Медведев уходят с Кавказа по бурливой горной реке, еще не есть точка в судьбе героя. Балабанов предлагает как бы три плана рассказанной в фильме истории:

– само действие;

– тенденциозный фильм Джона, кадры которого время от времени мелькают на телеэкране в сопровождении его английского комментария, нацеленного на Запад;

– монолог героя, он же интервью, он же показания обвиняемого, которые Ермаков дает уже в следственном изоляторе – зарешеченное окно, голый стол, на котором лишь пепельница, наполняющаяся горой окурков, – снайперская деталь говорит и о длительности допроса, и о состоянии человека.

Три разные точки отсчета тоже служат многомерности фильма, который лишь на поверхностный взгляд может показаться прямолинейным, – Балабанов слишком хитер для этого. Хотя той двойственности-амбивалентности, которая довлела в прежних его картинах, здесь нет. Точно заметил один из критиков, что даже на короткометражную драму Трофимъ, снятую для юбилейного киноальманаха Прибытие поезда в 1995-м и возвращающую к временам Русско-японской войны, хотел того режиссер или нет, легла тень войны в Чечне. Она же – на Брате. Здесь же не тень, а сама война в Чечне во всей ее безысходности.

И в самом конце Войны звучит уже «знаковая» для Балабанова песня Вячеслава Бутусова, во время действия она где-то глухо и уныло слышалась на саундтреке, а теперь выходит на голос и слова:

Моя звезда, звезда со мной.Моя звезда горит внутриИ говорит мне: подожди,Постой чуть-чуть, еще немного,Нам предстоит нелегкая дорога.

Снова – уход, сквозной мотив многих фильмов постсоветского кино. Куда?


Провиденциальные события в сентябре 2002 года в Кармадонском ущелье, когда обезумевший ледник поглотил киногруппу Сергея Бодрова и оборвал сияющее, чудесное начало его творческой судьбы, прервали развитие темы «кавказских пленников» на рубеже тысячелетий.

«Идет война народная, священная война»

От войны неправедной, ненужной, навязанной, безысходной, от всех этих локальных конфликтов, «горячих точек» и т. д., так прозорливо предсказанных еще Джорджем Оруэллом в его фантастико-реалистическом романе 1984, естественно и даже спасительно было обращение к войне гордой, очищающей – Великой Отечественной. Впрочем, не только в России потребность вернуться к центральному узлу истории уходящего XX века тоже стала острой веку вдогонку. Огромный проект Стивена Спилберга о Холокосте, его же патриотический боевик Судьба рядового Райана, мощный блокбастер Жан-Жака Анно Враг у ворот, возвращающий к нашей Сталинградской битве, – тому примеры. В отечественном же кино темой войны так или иначе прошиты все десятилетия, в том числе и последнее десятилетие XX века.


Барак, фильм Валерия Огородникова


В Бараке Валерия Огородникова (1999) – картине с грифом Нашим родителям посвящается, что заранее дает ностальгический настрой, действие происходит в конце 1940-х – начале 1950-х в провинциальной уральской Сатке. Барак – это деревянная коммуналка, где живут люди, прибитые сюда войной. Каждая судьба войною сломана, изуродована: одноногий фотограф на деревяшке, воспитательница детского сада, чьи питомцы на ее глазах погибли в бомбежку (а она жива!), ленинградка-блокадница, которая на саночках везла на кладбище мертвых родителей, контуженый немой инвалид, пленный немец – персонаж новый для российского кино. И когда в финале за раскинутым длинным праздничным столом с бедными яствами собирается весь барак и стоя очень серьезно и прочувствованно запевает песню Идет война народная, – понимаешь: народ, вынесший на своих плечах войну, народ, готовый заново жить, но забыть раны войны не сможет в нескольких поколениях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение
Шок новизны
Шок новизны

Легендарная книга знаменитого искусствоведа и арт-критика Роберта Хьюза «Шок новизны» увидела свет в 1980 году. Каждая из восьми ее глав соответствовала серии одноименного документального фильма, подготовленного Робертом Хьюзом в сотрудничестве с телеканалом Би-би-си и с большим успехом представленного телезрителям в том же 1980 году.В книге Хьюза искусство, начиная с авангардных течений конца XIX века, предстает в тесной взаимосвязи с окружающей действительностью, укоренено в историю. Автор демонстрирует, насколько значимым опыт эпохи оказывается для искусства эпохи модернизма и как для многих ключевых направлений искусства XX века поиск выразительных средств в попытке описать этот опыт оказывается главной созидающей и движущей силой. Изобретательность, с которой Роберт Хьюз умеет транслировать это читателю с помощью умело подобранного примера, хорошо продуманной фразы – сердце успеха этой книги.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роберт Хьюз

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство