История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

Наутро после обеда на Гровнер-Плейс, который полковник Алтамонт почтил своим появлением, он вышел из своей спальни на верхнем этаже дома э 3 и спустился в гостиную Стронга, где тот сидел в кресле с газетой и сигарой. В какой бы пустыне шевалье ни раскинул свой шатер, он устраивался там с комфортом, и в этот день он еще задолго до прихода Алтамонта отдал должное обильному завтраку из яичницы и жареных ломтиков сала, который мистер Грэди приготовил secundum artem [9]. Общительный, разговорчивый, он любую компанию предпочитал одиночеству и, хотя не питал к своему сожителю ни малейшего расположения и не огорчился бы, узнав, что его постигло несчастье, которого так горячо желал ему сэр Фрэнсис Клеверинг, все же умудрялся с ним ладить. Накануне вечером он заботливо уложил Алтамонта в постель и унес от греха свечу; а когда обнаружил, что бутылка виски, из которой он рассчитывал подкрепиться на ночь, пуста, преспокойно выпил стакан воды, выкурил трубку и улегся спать. Что такое бессонница — он не знал; всегда у него был ровный нрав, безупречное пищеварение, румяные щеки; и суждено ли ему было наутро идти в бой или в тюрьму (а случалось и то и другое), достойный капитан и на биваке и за решеткой храпел всю ночь напролет и просыпался бодрый, проголодавшийся, готовый к невзгодам или к радостям нового дня.

Полковник Алтамонт первым делом гаркнул, чтобы Грэди подал ему пинту эля, который он и перелил в оловянную кружку, а оттуда — себе в рот. Отставив же пустую кружку, перевел дух, вытер губы рукавом халата (капитан Стронг уже давно заметил, что борода у него не такого цвета, как крашеные бакенбарды, заметил и то, что волосы под черным париком светлые, но воздержался от каких-либо замечаний по этому поводу), — итак, полковник перевел дух и заявил, что теперь он воскрес.

— Чем же и опохмелиться, как не пивом, — заметил он. — Сколько раз я выпивал дюжину пива в Калькутте и… и…

— Из Лакхнау, надо полагать, — смеясь, подсказал Стронг. — Я нарочно припас для вас пива — так и знал, что оно вам пригодится после вчерашнего.

И тут полковник заговорил о том, как он провел время накануне.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он, хлопнув себя по лбу своей мощной лапой. — Как глотну спиртного, просто удержу не знаю. Нельзя меня оставлять вдвоем с бутылкой. Стоит только начать — и не могу остановиться, пока не допью до дна. А уж тогда одному богу известно, что я могу наговорить. Пообедал я дома, чин чином, Грэди подал мне, сколько положено, — два стакана, а потом я решил — проведу вечер за rouge et noir [10], и чтобы ни в одном глазу. И зачем только вы, Стронг, оставили в буфете эту чертову бутылку голландской водки? И Грэди, как назло, куда-то отлучился, а чайник поставил на огонь. Ну и, конечно, я уже не мог оторваться. Высосал все до капли. А потом, скорее всего, еще добавил в этом проклятущем воровском притоне.

— Как, вы и там успели побывать, до того как явились на Гровнер-Плейс? Ну, я вижу, вы времени не теряли.

— К девяти часам успел и напиться и продуться, а? Вот именно. Понесло меня, дурака, туда, прихожу, а там обедают Блекленд, и Мосс, и еще кое-кто из их шайки. Если б дело дошло до rouge et noir, я бы выиграл. Но до этого не дошло — они, черти, знали, что я бы их обыграл, непременно обыграл бы, я их всегда обыгрываю. А тут они меня перехитрили. Этот мерзавец Блекленд достал кости, и мы, прямо не выходя из-за стола, стали играть в азарт. Ну, я и просадил все, что вы мне выдали утром, — одно слово — не повезло. Вот тут-то я и озлился, и, наверно, здорово был пьян, потому что, помнится, решил достать у Клеверинга еще денег… а потом… Потом больше ничего не помню, только нынче утром проснулся и слышу — старик Бауз в четвертом номере на фортепьянах играет.

Стронг задумчиво разжег угольком сигару, потом сказал:

— Хотел бы я знать, полковник, как вам удается вытягивать у Клеверинга деньги. Тот хохотнул:

— А он мне должен.

— Ну, знаете ли, для Фрэнка из этого еще не следует, что нужно платить. Он не вам одному должен.

— Тогда, стало быть, потому платит, что питает ко мне симпатию, — сказал полковник с тем же недобрым смешком. — Любит меня как брата… вам ведь это известно, капитан… что? Нет, не любит? Ну, может, и так, а вы, капитан Стронг, лучше не задавайте вопросов, тогда я, может быть, вам не совру — так и зарубите себе на носу, почтенный… А бутылку надо по боку, — продолжал он, помолчав. — Не то она меня сгубит.

— Она вас толкает на странные речи, — проговорил капитан, пристально глядя в лицо Алтамонту. — Вспомните, что вы сказали вчера за столом у Клеверинга.

— Сказал? Что я сказал? — поспешно спросил полковник. — Я что-нибудь разболтал? Черт вас возьми, Стронг, разболтал я что-нибудь?

— Не задавайте вопросов, тогда я вам не совру, — отпарировал шевалье.

Он отлично помнил и слова Алтамонта, и его бегство из дома баронета, когда он узнал майора Пенденниса — капитана Клюва, как он его назвал, — но решил не напоминать об этом полковнику и объяснение его словам искать не у него.