История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— Нет, — продолжал он, — вы ничего не разболтали, полковник. Это я просто хотел вас поймать. Но из ваших слов никто ничего не понял — очень уж вы упились.

Ну и хорошо, подумал Алтамонт, и глубоко, словно бы с облегчением вздохнул. Стронг и это приметил, но не подал виду, а полковник между тем разговорился.

— Да, я свои слабости знаю. Есть вещи, против которых я не могу устоять, хоть ты тресни: бутылка виски, игральные кости, красивые женщины. Да этого ни один мужчина не может, если он не тряпка, если у него в жилах кровь, а не вода. На всем свете, наверно, нет страны, где бы я не попадал в беду из-за этих трех зол.

— В самом деле?

— Да, с пятнадцати лет, когда я убежал из дому и юнгой уплыл в Индию, и до сего дня, а мне уж скоро пятьдесят стукнет, я терпел горе через женщин. Вот и теперь, в Париже, нашлась одна — черноглазая, вся обвешана драгоценностями, атлас и горностаи что у твоей герцогини, — она и выманила у меня ту тысячу фунтов, с которой я уехал, почти всю целиком. Разве я вам не рассказывал? Что ж, могу рассказать. Сначала я был очень осторожен, деньги придерживал, а жил как джентльмен — полковник Алтамонт, отель Мерис и все такое, — играл только в игорных домах и все время оставался в выигрыше. Ну вот, а потом познакомился каким-то образом с одним типом — встречал его то в отеле, то в Пале-Рояль, — такой щеголь, в белых лайковых перчатках и бородка клином, звали его Блаундел-Блаундел; так он пригласил меня обедать, а потом стал возить на вечера к графине де Фольжамб — какая женщина, Стронг! Какие глаза! А уж музыкантша!.. Как сядет за фортепьяно, да запоет, а сама смотрит на тебя — ну просто душу из тела вытягивает. Она звала меня бывать у ней каждый вторник, а уж я и ложи ей брал в оперу, и обедами ее угощал в ресторациях, но в картах мне везло и не на ложи и обеды уплыли денежки бедняги Клеверинга. Нет, черт возьми, они ухнули другим манером. Как-то нас собралось у графини за ужином несколько человек — Блаундел-Блаундел, достопочтенный Дьюсэйс, маркиз де ля Тур де Форс, — все чистая публика, сэр, цвет общества, — и шампанское, будьте покойны, лилось рекой, а потом подали этот чертов коньяк. Ну, я и пропал. Как начал — так и пошло. Графиня сама смешивала мне грог, а после ужина еще появились карты, и я пил и играл и уж сам не знал, что делаю. Вот как вчера. Кто-то меня увез и уложил в постель, и я спал без просыпу до следующего дня; проснулся — голова трещит, а у постели стоит мой слуга и докладывает, что в гостиной дожидается достопочтенный Дьюсэйс — хочет меня видеть. Тут он и сам входит в спальню и говорит: "Как себя чувствуете, полковник? Долго ли еще вчера оставались, когда я уехал? Для меня-то игра пошла слишком крупная, да я и так проиграл вам достаточно на один вечер". — "Мне? — говорю. — Как это так, мой дорогой?" Он хоть и сын графа, а держались мы с ним без чинов, все равно как с вами. "Как же так, говорю, мой дорогой?" И он мне объясняет, что, когда играли в двадцать одно, он занял у меня тридцать луидоров и дал мне расписку, а я у него на глазах убрал эту расписку в бумажник. Достаю бумажник — подарок графини, сама вышивала, — и правда, там лежит его расписка, и он тут же отсчитал мне тридцать золотых на столик у кровати. Ну, я ему сказал, что он настоящий джентльмен, предложил выпить чего-нибудь, я, мол, сейчас пошлю слугу; но достопочтенный Дьюсэйс по утрам не пьет, да к тому же торопился по какому-то делу.

Только он ушел — опять звонок и являются Блаундел-Блаундел с маркизом. "Бонжур, говорю, маркиз". Он говорит: "Доброе утро, голова не болит?" Я сказал, что болит и что, мол, наверное, чудил я у графини; но они в один голос меня заверили, что я вел себя безупречно — никто бы и не догадался, что я выпил лишнего.

"Значит, Дьюсэйс и у вас побывал, — говорит маркиз, мы его встретили в Пале-Рояль. Он с вами расплатился? Вы ему спуску не давайте, он только и глядит, как бы в кусты юркнуть. А сейчас он выиграл у Блаундела три четвертных, так я вам советую — взыщите с него, пока он при деньгах". — "Он, говорю, со мной расплатился, но я-то понятия не имел, что он мой должник, до сих пор не могу вспомнить, когда я дал ему взаймы эти тридцать монет".