История правления короля Генриха VII

«Милорды, государь наш король, величайший и могущественнейший из королей, правивших во Франции со времен Карла Великого, имя которого он носит, не счел тем не менее в настоящее время ущербом для своего величия предложить мир, более того, просить о мире с королем Англии. Для каковой цели он послал нас, своих представителей, наставленных и наделенных всеми необходимыми полномочиями для того, чтобы вести переговоры и принимать решения, предоставив, кроме того, нам право и в некоторых других делах открывать его тайные намерения. И да послужит драгоценным залогом любви между великими королями то, что они будут обсуждать друг с другом истинное состояние их дел и обойдут молчанием щекотливые вопросы чести, которыми не должны определяться наши чувства. Уверяю ваши светлости, что невозможно и вообразить ту подлинную и сердечную любовь, которую наш господин король питает к вашему государю, если не быть к нему в той близости, в какой пребываем мы. Столь велико уважение, с которым он произносит имя вашего короля, столь велико удовольствие, с которым он вспоминает их первую встречу в Париже, что всякий раз, как он заговаривает о нем, он тотчас же начинает сетовать о несчастной доле королей, которые вынуждены обращаться не с равными себе, а со своими слугами. Эту любовь к личности и добродетелям вашего короля в сердце нашего господина вложил Бог — без сомнения, на благо христианского мира и для целей, нам пока неизвестных; иного источника у нее быть не может, ибо она была тою же к графу Ричмонду, что и ныне к королю Англии. Такова первая причина, заставляющая нашего короля желать мира и союза с вашим государем, — добрые чувства, живущие в его сердце. Но эти чувства к тому же упрочены государственными соображениями. Ибо наш король со всей прямотой и чистосердечием открывает вам, что, имея благородную, более того, святую цель отправиться в поход в далекие края[168], он считает немаловажным для своего предприятия с точки зрения его репутации, чтобы повсюду знали, что он пребывает в добром мире со всеми своими соседями-государями, и особенно с королем Англии, которого он по всей справедливости чтит более всех других.

Ну а теперь, милорды, позвольте мне сказать несколько слов с целью устранить все сомнения и недоразумения между вашим и нашим государями в том, что касается последних событий, которые, если их не разъяснить, могут, пожалуй, и помешать достижению мира — с тем, чтобы ни один из королей не держал зла на другого за прошлое и не думал, что другой держит зло на него. Речь идет о событиях в двух странах — в Бретани и во Фландрии. Верно, что в обоих случаях скрестились мечи подданных того и другого государей и пришли в противоречие образ действий и намерения королей в отношении их союзников.

В том, что касается Бретани, ваш государь король лучше, чем что-либо, знает, что произошло. Со стороны нашего господина эта война была делом необходимости. И хотя ничто не могло ощущаться острее и болезненнее, чем то, что эту войну вызвало, он вел ее с оливковой, а не с лавровой ветвью в руках, желая больше мира, чем победы. Кроме того, время от времени он обращался к вашему королю с предложением назвать свои условия мира. Ибо при том, что от этого зависели и честь его, и безопасность, он ни то, ни другое не счел слишком драгоценным, чтобы его нельзя было доверить королю Англии. Не стал наш король как-нибудь недружественно истолковывать и посылку вашим королем военной помощи герцогу Бретани, ибо король хорошо знает, что многое короли вынуждены делать для удовлетворения своего народа, и нетрудно отличить то, что исходит от самого короля. Но божьей милостью эта бретонская история ныне закончилась и ушла в прошлое, причем, как надеется король, подобно кораблю на поверхности моря, она не оставит следов в памяти ни того, ни другого из государей; про себя он со своей стороны может сказать это с полной уверенностью.