История правления короля Генриха VII

Что же касается Фландрии, то, если война в Бретани была делом необходимости, эта война была делом справедливости, каковое для доброго короля есть такая же необходимость, как и оборона страны; иначе ему следует отречься от престола. Бургундцы[169] суть подданные французской короны, а их герцог — вассал Франции[170]. Они оставались добрыми подданными, сколь бы дурно ни обращался с ними в последнее время Максимилиан. Они обратились за помощью к королю в надежде на справедливость и избавление от гнета. В справедливости он не мог им отказать; выгоды он не искал. Лучше было бы для Максимилиана, умей он разглядеть, в чем его благо, сдержать ярость восставших и не дать им впасть в отчаяние. Милорды, быть может, сказанное мною излишне, но мой господин король чувствителен ко всему, что хоть немного касается дружеских отношений с Англией. Дружба между двумя королями без сомнения остается целой и невредимой. И то, что скрестились мечи их подданных, ничего не значит для мира между государствами, ибо это вполне обычное дело, когда вспомогательные силы лучших и ближайших союзников сталкиваются и проливают кровь на поле брани. Более того, пусть одно и то же государство многократно посылает помощь обеим сторонам, и все же это вовсе не значит, что оно распалось надвое.

Мне остается, милорды, поделиться с вами новостью, которую, знаю, все ваши светлости будут рады услышать как нечто, в большей мере затрагивающее христианский мир, чем что-либо из случившегося в нем за долгое время. Господин наш король вознамерился пойти войной на королевство неаполитанское, находящееся ныне во владении внебрачной ветви Арагонского дома, но по ясному и неоспоримому праву принадлежащее его величеству[171]; так что, если он не попытается восстановить это право путем справедливой войны, он не сможет ни защитить свою честь, ни оправдать это в глазах своего народа. Однако не это составляет главный предмет его благородных и христианских мыслей, ибо, согласно его решению и надеждам, Неаполь должен послужить лишь мостом для переброски его войск в Грецию, и он не намерен жалеть ни крови, ни денег (даже если придется заложить корону и обезлюдить Францию), пока не сокрушит империю Оттоманов либо не захватит ее по пути в рай. Король прекрасно знает, что такой замысел никогда не мог бы родиться в уме короля, который бы не обращал постоянно своего взора к Богу, к тому, чья это брань и от кого исходят и воля, и деяние. Но к тому же замысел этот отвечает тому имени христианнейшего короля и старшего сына церкви[172], которое он носит (хотя и не будучи его достойным); к осуществлению этого замысла побуждает нашего короля как пример (из времен более давних) короля Генриха IV Английского (первого знаменитого короля из Ланкастерского дома, предшественника, хотя и не предка вашего короля), который к концу своей жизни задался целью (как вам лучше известно) совершить поход в Святую землю, так и пример (ныне стоящий у него перед глазами) той благородной и благочестивой войны за возвращение захваченного маврами королевства Гренада, которую ныне ведет и почти привел к завершению король Испании[173]. И хотя это предприятие может показаться слишком грандиозным, чтобы королю пытаться осуществить своими силами то, в чем (в прежнее время) нашлось достаточно работы для союза, объединившего большинство христианских государей, все же Его Величество мудро полагает, что иногда меньшие силы, будучи совокуплены под единым командованием, добиваются на деле большего (хотя и обещают в людском мнении меньше), чем крупные силы, связанные многообразными соглашениями и союзами, которые обычно вскоре после своего заключения обращаются в раздоры и междоусобицы. Но, милорды, что, подобно гласу с небес, зовет короля к осуществлению этого предприятия, так это раскол в доме Оттоманов. Я не утверждаю, что прежде не бывало, чтобы в этом доме брат шел против брата, но никогда не было такого, чтобы кто-то из них искал убежища у христиан, как это делает ныне Джем (брат царствующего Баязида)[174], муж, храбрейший из них двоих, тогда как другой представляет собой нечто среднее между монахом и философом и более начитан в коране и Аверроэсе, нежели способен держать в своих руках скипетр столь воинственной империи. Такова достославная и героическая решимость нашего короля начать священную войну. А поскольку он делает это не только как монарх великой земной державы, но и как солдат воинства Христова, он начинает со смирения и готов ради этого дела просить мира из рук других христианских королей.