При правлении Александра I, благосклонно относившегося к гернгутерам, их секта в Лифляндии и Эстляндии в 1818 году насчитывала в 144 религиозных общинах 31 000 членов, среди которых было 44 немецких «братьев и сестер» и 1000 так называемых «национальных рабочих», то есть латышских и эстонских дьяконов. Причем позднее их численность увеличилась еще больше.
Натянутые отношения между влиятельными религиозными течениями XVIII века стимулировали во многом новые и частично новаторские подходы к развитию народного достояния[223]
и национальных языков леттов и эстов. При этом усилия немецких пасторов, как наследие Реформации, во времена Просвещения претерпели определенные изменения и стали обращаться непосредственно к народным ценностям, что представляло собой вначале переход к моральным тенденциям в обучении в целях заботы о душе представителей коренного населения, а затем вообще общий перелом, имевший огромное значение. Ведь в результате этого немцы не только открыли для себя подлинную ценность языкового и традиционного народного достояния латышской и эстонской наций, но и сделали решающий шаг на пути переоценки своего отношения к этим народам. А это, в свою очередь, имело далекоидущие последствия, поскольку дало импульс к выходу за пределы сословной солидарности и позволило по-иному взглянуть на национальное сознание леттов и эстов.XVIII столетие принесло с собой для эстов полный перевод Библии на североэстонское наречие (1739) и зачатки дидактического просветительского письменного языка, которые означали существенный прогресс на пути развития эстонской письменности. Письменным языком стал североэстонский диалект, а южноэстонское наречие постепенно начало отходить на второй план. Тогда же Гердер опубликовал в своем собрании народных песен латышские и эстонские песни, а также посвятил финно-угорским и прибалтийским народам целую главу в своем труде «Идеи к философии истории человечества» (16-я книга, глава 2, Рига, 1791), которая по духу и форме соответствовала знаменитой главе, посвященной славянам.
Заметный вклад в развитие письменности леттов внес курляндский пастор Готхард Фридрих Стендер (1714–1796), развернувший неутомимую деятельность на пути просвещения латышского народа. Родившись в Курляндии в семье пастора, он происходил из семьи, переселившейся из Брауншвейга. В 1761 году вышла в свет его «Латышская грамматика», в 1766 году – сборник переведенных на латышский язык басен Геллерта[224]
, в 1774 году – собрание песен и малая энциклопедия, а в 1789 году – латышско-немецкий и немецко-латышский словарь. Можно сказать, что Стендер стоял у истоков латышской мирской письменности. Не случайно на его надгробии начертана надпись: «Г.Ф. Стендер, латыш», где под словом «латыш» подразумевается его вклад в развитие языка и духовного совершенствования любимого им народа.В год смерти «старого Стендера» вышла книга другого прибалтийского немца, занявшая свое историческое место в истории латышского движения за освобождение крестьян и не потерявшая вследствие этого значения в деле самоопределения латышского народа. То был труд писателя и публициста Гарлиба Меркеля «Латыши», который осознавал латышей как отдельный народ. Преодолев настоящую нужду и непрерывные страдания, не имея ни малейшего понятия об исторических процессах, он смог тем не менее связать в одно целое величие масштабов XVIII столетия с общей национальной и социальной структурой Прибалтики.
В целом необходимо заметить, что со времен Реформации ни одно духовное движение в прибалтийских провинциях не имело столь огромных последствий, как Просвещение, хотя, правда, нельзя не признать, что оно потрясло их социальное устройство необычайно поздно и весьма своеобразно.
Крестьянский вопрос и аграрное законодательство
К главной исторической прибалтийской проблеме XVIII века относился аграрный вопрос. Ведь с началом русского господства положение латышского и эстонского крестьянства в правовом и экономическом плане заметно ухудшилось. Сказывались последствия Северной войны – обнищавшие помещики выжимали из крестьян последние соки, доведя их эксплуатацию до пределов человеческих возможностей, чему способствовал перенос в прибалтийские провинции действовавшего в России неограниченного крепостного права.
Для осмысления правового положения населения Лифляндии можно рассмотреть два свидетельства, приходящихся на одно и то же время, а именно – проект земельного права, разработанный фон Будбергом и фон Шрадером, а также декларацию фон Розена (1739). Эти документы частично перекликались друг с другом, особенно в части привлечения римских правовых доктрин для демонстрации крепостной зависимости крестьян. Однако некоторые их положения находились в противоречии.