Проект земельного права (не получивший одобрения правительства) в статьях о правовом положении крестьян в целом основывался на обычаях, сформировавшихся во времена шведского господства в ходе уменьшения размеров земельных наделов. В частности, в развернутых пунктах проекта, касавшихся выдачи беглецов и взятых из правовых документов государственной полиции 1668 года, говорится о существовании традиционных, но не узаконенных прав крестьянства на владение движимым имуществом и продукцией сельского хозяйства, а также о наличии условного права наследования движимого имущества. Со ссылкой на шведские времена предусматривалось также право крестьян на подачу жалобы в отношении своего помещика.
Декларация фон Розена представляла собой написанную канцелярско-юридическим языком памятную записку ландрата с постоянной резиденцией, которая преследовала цель отобразить как можно подробнее права помещика с точки зрения норм римского права. Как и проект земельного права, она характеризует правовое положение крестьянства как крепостничество, ограниченное лишь разрешением крестьянам приобретать имущество, но права крестьян на подачу жалобы не содержит.
По инициативе Екатерины II генерал-губернатор граф Броун в 1765 году предложил лифляндскому ландтагу улучшить положение крестьянства. Эти предложения под давлением русского правительства ландтаг одобрил, но в жизнь так и не претворил.
Основополагающими явились инициированные прибалтийской церковью решения ландтага 1765 года о системе крестьянского образования. С принятием им нового школьного устава оно поднялось на новую ступень.
Следует отметить, что на фоне положения крестьянства в России или Польше крестьянский вопрос в прибалтийских провинциях выгодно отличался в лучшую сторону, что предопределял общий образовательный уровень прибалтийского населения. Он не давал русскому правительству политического повода автоматически перенести в Прибалтику враждебные крестьянам законы. Как известно, Екатерина II ввела в России практически неограниченное право помещиков на наказание своих крестьян. Однако в Лифляндии и Эстляндии по-прежнему продолжали действовать никогда не отменявшиеся законы времен шведского владычества – подсудность по уголовным делам давно находилась в ведении государства, а не помещика. В частности, в Курляндии помещики в случае возникновения уголовного правонарушения были обязаны каждый раз прибегать к созыву в надлежащем порядке суда. По курляндскому закону от 1617 года (параграф 62) применение смертной казни без решения соответствующей судебной инстанции запрещалось, а виновники в нарушении этого положения сурово наказывались. Защита в лице закона, которой пользовались крестьяне и другие подданные во всех трех прибалтийских провинциях, выражалась в том, что за соблюдением такого порядка обязан был следить прокурор, которому надлежало незамедлительно принимать соответствующие меры в случае обнаружения нарушения.
Тем не менее, несмотря на все охранные статьи прибалтийского законодательства 1765 года, положение крестьянства в Лифляндии во второй половине XVIII века резко ухудшилось. Продажа крестьян получила широкое распространение, и дело доходило даже до публичных торгов. Так называемый «хаусцухт»[225]
помещиков, несмотря на обязанность доносить о преступлениях, которая ввиду возможности причинения телесных повреждений распространялась и на слуг, продолжал практиковаться, а захват крестьянских земель помещиками был разрешен.Последнее, однако, в отличие, например, от Мекленбурга, в бедном населением крае скорее являлось исключением. Такому положению способствовало и то, что крестьянская земля в случае объединения ее с освобожденными от налогов земельными наделами помещика оставалась под налоговым обложением. В то же время крестьянские повинности не были нормированы и зависели от потребностей, чувства справедливости и экономических взглядов того или иного помещика. В результате бегство крестьян стало получать все большее распространение.
Самым хорошим реальное положение крестьянства было, пожалуй, в Курляндском герцогстве. Но и лифляндцы, по свидетельству Броуна, в 1765 году жили не так уж и плохо.
В то же время нет никаких сомнений в том, что простые крестьяне страдали от творившегося в Прибалтике беззакония. Не случайно великолепный знаток местных социальных отношений оберпаленский пастор Хупель с удивлением заметил в 1777 году, что, несмотря ни на что, у крестьян все же сохранялось старое чувство любви к свободе.