Через месяц с коротким визитом в Дорпате побывал император Александр I, которого от имени профессорско-преподавательского состава поприветствовал уже упоминавший ся ранее профессор физики Паррот. Его изящное выступление на французском языке тронуло чувствительное сердце молодого монарха и дружески расположило императора к Парроту, что в последующие годы привело к довольно близким отношениям между ними, а осенью того же года позволило профессору добиться в Санкт-Петербурге реорганизации университета – в соответствии с проводимой реформой центральных органов власти 12 (24) декабря он был национализирован.
Паррот, родившийся в 1757 году в вюртембергском графстве Мемпельгарде и будучи по своему происхождению французом, приобрел в Высшей школе Карла в Штутгарте, так сказать, вторую национальность, а затем в качестве домашнего учителя прибыл в Лифляндию, где сразу же в соответствии со своим образованием был назначен руководителем профессорско-преподавательского состава новообразованного университета. Сделано это было вовремя, поскольку профессура хотела сломать давно сложившиеся и казавшиеся пережитками прошлого тесные сословные рамки данного учебного заведения.
Национализация университета, выведшая его из-под руководства со стороны провинциальных властей, была связана с желанием расширить автономию этого вуза и обеспечить ему такие материальные основы существования, какие содержавшееся на сословные средства учебное заведение вряд ли бы получило. Кроме того, Паррот с момента своего назначения видел перед собой необходимость решения важнейшей политической задачи – университет должен был действовать на пользу проводимых социальных реформ, и прежде всего в интересах отмены крепостного права, а также повышения образовательного уровня леттов и эстов.
Он сам, как первый проректор и ректор, создал по поручению императора комиссию по проведению реформы, к работе которой среди прочих привлек уже упоминавшегося Фридриха фон Сиверса, уже многие годы по личной инициативе выступавшего перед дворянами с доказательствами необходимости проведения крестьянской реформы. Ведь изжившее себя социальное устройство общества в университете поддержкой не пользовалось.
Наряду с честолюбивым и горевшим в интересах дела ректором Парротом в качестве первого государственного попечителя следует отметить не менее выдающуюся личность писателя Фридриха Максимилиана Клингера (1752–1831), принадлежавшего к немецкому литературному движению «Буря и натиск»[244]
и которого по воле судьбы забросило в Россию. Состоя на русской военной службе, он был назначен на эту важную должность, рассматривая ее как чисто бюрократическую. Однако его не оставило чувство принадлежности к немцам – в своем письме К.Г. Зонтагу[245] от 10 февраля 1803 года он отмечал: «Немец пишет немцу, и я думаю, что мы понимаем друг друга», намекая на солидарность в отношении новых идей и отсталость в социальных отношениях на Востоке, а также на то, что вновь открытая общность принадлежности к одному народу делала все традиционные барьеры несущественными.На первые годы работы университета духовный отпечаток накладывало Просвещение, что нашло свое отражение в четких, хотя немного тяжеловатых и массивных формах его здания, выполненного в стиле классицизма. Все первые профессоры без исключения приехали из Германии, но наиболее выдающимся из них являлся, пожалуй, ученик Канта Готтлоб Вениамин Йеше (1762–1842).
После окончания войны с Наполеоном в соответствии с духом времени в университете произошли серьезные изменения, и тот глубокий духовный перелом хорошо просматривался в составе нового руководства. Попечителем университета стал сменивший Клингера на его посту граф (с 1826 года князь) Карл Ливен, ставший позднее министром народного просвещения. Он был братом русского посланника в Лондоне и происходил из древнего дворянского прибалтийского рода. Являясь благородным представителем эпохи Реставрации, Ливен поднял университет в материальном отношении на новую ступень и приложил немало усилий, чтобы он воспринимался немцами как краевой.
Благодаря пиетистским чертам своей протестантской веры он некоторое время был близок к религиозным взглядам Александра I и, пользуясь этим, коренным образом изменил систему преподавания в университете, особенно на теологическом факультете, очистив его от рационалистов[246]
. В 1828 году Ливен, исходя из религиозных соображений, выступил даже против плана вызова в Дорпат официального историографа Пруссии фон Ранка[247]. В результате университет получил свой духовный консервативный облик, сохранявшийся и во времена последовавших перемен.