История противостояния: ЦК или Совнарком

26 марта 1923 г. В. В. Осинский направил «На правах рукописи. Только для членов XII съезда РКП» тезисы, которые озаглавил «То, что “подлежит обсуждению исключительно внутри партии”». В тезисах Осинский сразу заявил: указанные редакцией «…“места” составляют около трети […] статьи и выброска их наполовину парализует всю ее (статьи. – С.В.) аргументацию»[531]. В. В. Осинского, который был опасен для большевистских вождей, делегатом на съезд не избрали, что, видимо, было заслугой И. В. Сталина как главного большевистского кадровика. В. В. Осинский не сдался и написал послание будущим участникам съезда: «Не будучи делегатом съезда и не имея возможности на съезде изложить выброшенные редакцией положения, я вынужден их довести до сведения членов съезда в письменной форме. Одновременно члены съезда [должны] судить о возможности беспристрастности редакции “листка” и о том, только ли одна забота об интересах партии в целом побудила к устранению этих мест. Мы перепечатываем здесь весь конец статьи, начиная с того места, где ставится вопрос – какие именно необходимые усовершенствования нашего партийного и советского аппарата не проведены в жизнь»[532]. Осинский – с оговоркой – признал, что большинство требований вечных оппозиционеров, разошедшихся с высшими кадрами РКП(б) еще в 1918 г., удовлетворено: «…если хотите, большая часть наших предложений уже принята партией. Что еще не достигнуто? – Две вещи огромной важности»[533]. Первой была пресловутая «внутрипартийная демократия», остававшаяся, по справедливому указанию Осинского, «“листом бумаги”, который был формально подписан руководящей группой, но который был ею лишен реального содержания. Ибо одновременно с тем, как т. Зиновьев набивал себе мозоли на языке от повторения слова “рабочая демократия”, “партийная демократия” и т. д., он же руководил ожесточенной травлей всякой оппозиции, всякого инакомыслия. Пользуясь преимуществами», о которых подробно говорилось в напечатанном «Дискуссионном листке № 4» тексте статьи Осинского, Зиновьев, по выражению Осинского, «искажал, переиначивал до неузнаваемости мысли всякого оппонента, создавал атмосферу психологического террора, водворяя в партии фракционные нравы, плодящие в ней взаимное озлобление, склочность, угрюмую замкнутость – вместо товарищеской спайки». «Не видим ли мы того же самого и сейчас – перед XII съездом?»[534] – вопрошал Осинский. Судьба т. н. внутрипартийной демократии была действительно плачевна, однако о ней не стал бы сокрушаться Осинский, и не стали бы прибегать к цитатам мы, если бы первый пункт фактических обвинений вечных оппозиционеров, брошенных в адрес «коллективного руководства», не имел отношения ко второму вопросу, носившему стратегический характер. «Вторая недостигнутая вещь, – констатировал Осинский: – упорядочение нашего центрального аппарата (в данном случае имеются в виду высшие политические институции. – С.В.). Тов. Ленин открыл секрет Полишинеля, состоящий в том, что Политбюро решает у нас в конечной инстанции конкретные советские дела. Изложим поэтому без пристрастия, как у нас обстоит дело. / В сущности говоря, в Советской России есть два высших правительственных органа (оставляя в стороне Президиум [В] ЦИК [Тут В. В. Осинский констатировал, что ни ВЦИК, ни его Президиум никаким органом власти после смерти Я. М. Свердлова не только не были, но и не могли стать – благодаря подрывной деятельности вождя в частности и большевистского ЦК в целом. – С.В.]). Один из них – Совет народных комиссаров. Здесь не сидят члены ЦК РКП: из состава правительства, без зам[естителя] председателя, таковых здесь имеется два (реально работающих). Здесь даже не сидят часто лица, несущие на себе полную и формальную ответственность за свое ведомство. Здесь сидят технические “замы”, если же здесь сидят наркомы, то не из категории первоклассных политических деятелей партии. Вся работа СНК сводится к пропуску тех или иных декретов. Ибо СНК есть междуведомственная комиссия по согласованию и редактированию декретов. В Совете народных комиссаров не обсуждаются какие-либо события внешнего (эти вопросы находились в компетенции Политбюро и пленума ЦК. – С.В.) или внутреннего характера, требующие правительственных мероприятий, какие-либо программы действий в связи с таковыми, не делается докладов о работе того или иного ведомства, никому не дается каких-либо организационных и административных директив. Одним словом, СНК не управляет, он только пропускает непрерывную бумажную ленту декретов или смет»[535]. По сути В. В. Осинский припечатал и руководство Совнаркома, и ленинских наркомов (не исключая певшего с ним дуэтом Л. Б. Красина) и раскритиковал самую постановку работы советского правительства. В. В. Осинский мог бы сделать вывод, что советское правительство попало к весне 1923 г. под такой же пресс партийной верхушки, под которым к весне 1919 г. оказался Президиум ВЦИК Советов. Правда, в отличие от последнего, Совнарком по-прежнему ведал сметными ассигнованиями, что не позволяло окончательно превратить его в высший государственный орган, как и ВЦИК Советов – ЦИК СССР, «не обремененный функциональной работой»[536]. В. В. Осинский в своем выводе несколько сгустил краски: «Все это (начиная с подбора состава СНК и многоголовости фактического председательства [намек на Л. Б. Каменева, А. И. Рыкова и А. Д. Цюрупу. – С.В.]), конечно, отнюдь не случайно и объясняется тем, что фактически высшим правительственным органом, в узко-советском смысле, является высший партийный орган – Политбюро. Подчиняя себе СНК не так, как нормальный партийный орган (хотя бы на местах) обычно подчиняет себе советский, а так, как высший советский орган подчиняет себе другой советский, Политбюро, естественно, должно превращать СНК в технический аппарат, дабы не получилось двоевластия»[537]. Добавим: того самого двоевластия, которое имело место в конце 1917–1918 г., ослабло в 1919–1920 гг. и было частично восстановлено В. И. Лениным в 1921–1923 гг. Закончив анализ удельного веса в политической системе Совнаркома, В. В. Осинский логично перешел к Политбюро. Вот тут он, нигде не сгустив краски, в точности описал двусмысленное положение, в котором оказался данный орган РКП(б): «В свою очередь Политбюро, состоя из семи членов, имеет в своих рядах только двух человек, непрерывно работающих в Совнаркоме и хотя бы по декретным понятиям (и ежедневным сношениям) знающих, как идет работа в центральном советском аппарате вообще. Прочие [члены Политбюро] этого текущего опыта не имеют. При этом именно только в Политбюро обсуждаются конкретные события внешнего и внутреннего характера, требующие советских мероприятий, и принимаются по ним решения. Но, понятное дело, и Политбюро за управление не берется, в результате чего настоящее координирование действий не осуществляется нигде»[538]. Именно в этом был гвоздь вопроса, именно это волновало всех большевиков, кому были небезразличны не только собственные позиции во власти, но и судьба первого в мире социалистического государства. «Сверх того, т. к. Политбюро [представляет собой] фактически высший правительственный орган, – продолжал Осинский, – сюда же плывет в последнем счете и вся советская вермишель. И должна плыть, поскольку весь аппарат построен так, что ведомственность, с одной стороны, боязнь ответственных решений даже по пустякам, с другой стороны, глубоко коренятся в нем»[539]. Дав свой глубокий анализ посланий вождя к XII съезду РКП(б), В. В. Осинский вернулся ко взаимоотношениям Политбюро и Совнаркома, задав вопрос, который в контексте становления и развития советской политической системы приобретал характер риторического: «Бывает ли и должн[о] ли неизбежно быть подобное отношение верхушек партийного и советского аппарата – крупнейшим фактором всяческого беспорядка в делах этого аппарата? / Откуда, однако, взялось такое положение и почему такие допотопные порядки сохранились в Москве (разрядкой выделил фрагмент, к которому Осинский сделал важное примечание. – С.В.), когда они давно изжиты по всей России или являются там лишь исключениями»[540].