Современник и ровесник Томаса Мэлори, вот он осматривает очередной Рим, Иерусалим, Александрию, Константинополь, Венецию, Брюгге – не святой Брендан и не посланник Великого Хана, не папский легат, не купец, не крестоносец, не дипломат… Идальго Перо Тафур – путешественник и поехал просто так
. Немного рыцарь, но больше на словах и не хватается за оружие при первом чихе. В литературном отношении автор «Странствий и путешествий» – одного из немногочисленных романов XV века – не был последователем Марко Поло (в те времена сочинение Поло считалось недостоверным) или Джона Мандевиля (чей полный выдумок роман считался, напротив, документально верным). Я подозреваю, что доктрина путешествия Тафура восходит к жившему двумя столетиями ранее Гильому де Рубруку, чьё «Путешествие в восточные страны» впервые в европейской литературе говорит о путешествии человека – герметичного индивида, а не жанровой функции. Именно Рубрук написал хронику изнурительного кочевья по монгольским равнинам с ледяными пятками и улюлюкающим от голода желудком, открыв континент дорожного дискомфорта и поведав о путешествии, в котором полагаться на обратный путь было бы слишком легкомысленно. Я должен отвести вас к Мангу-хану, это путь четырех месяцев, и там стоит столь сильный холод, что от него раскалываются камни и деревья – смотрите, сможете ли вы выдержать. Отмороженные бульдозеры артурианы в панцирях и шлемах остались в прошлом, но их идеология дотлевает, коптит, загораживая туманной завесой подмостки, где предстоит возникнуть раблезианским умникам, пикарескным хитрецам, прециозным любовникам. Герой Тафура больше напоминает не рыцаря, а лёгкого пехотинца, отбившегося от своего отряда, чтобы обучиться ренессансной любознательности в лабиринтах городских кварталов, как Дафнис и Хлоя обучались любовной игре на пастбищах Митилены. Книга Тафура запечатлевает мгновение равновесия между чашами весов, когда бесцельный поиск приключений ещё подпитывается рыцарской моралью, но уже граничит с ренессансной жаждой сопричастности к материальному разнообразию мира. Ведь адептам рыцарских романов не был известен урбанистический кайф, который не являлся бы простодушным изумлением перед пряной экзотикой Африки или Востока, но уже напоминал бы вожделение коллекционера или ту античную жадность, с которой упёртый географ за полтора тысячелетия до того вгрызался в Александрийскую библиотеку. Этакая рыцарская отчуждённость всё ещё чувствуется в «Странствиях и путешествиях», но из-под неё уже высовывается эмбрион европейского фланёра. Все факты подаются как подлинные, но, поскольку изложение ведётся от лица «я», рассказы о хлебосольных императорах и морских бурях, о райских истоках Нила и пресвитере Иоанне всё равно проваливаются, как песок в песочных часах, в узкое горлышко автобиографического субъекта, как бы составляя его личность. Тафур свидетельствует о необузданности татар и благоухании венецианских дожей, о гримасничающей клоаке Рима, который всегда был главою мира, а теперь стал его хвостом, прикрывающим известное место, об охоте на крокодилов и дуновениях египетского ветерка, оставляющего тёмные пятна вокруг глаз, – его книга не приключенческая, в отличие от рыцарских романов, а чисто описательная, – казалось бы, он просто нанизывает эти диковинные артефакты и истории, однако компоновка описаний (изложение сплошняком, без переходов и разделения на главы, будто перемещение синонимично протеканию времени, будто он описывает не разрозненные локусы, а весь мир XV века как одну непрерывно длящуюся ноту) выступает способом собирания собственного аппроксимативного, непредумышленно возникающего «я» (и уже в следующем веке Челлини возведёт это в закон: я пишу только о себе, поскольку вместить раздвигающийся мир в один труд невозможно). Залогом подобного собирательного универсума и является путешествие, а точнее (впрочем, это единственный точный вариант), дискурс о путешествии, растягиваемый повествователем, как шатёр номада, вдоль осязаемой выпуклости земли. Дорожные сувениры: обломок карбункула и способ поймать рыбу. Во время наводнения рыба сама придёт во двор, надо только запереть ворота и дождаться, когда вода спадёт.Satura lanx