История прозы в описаниях Земли

Рано или поздно центральным действующим лицом должен выступить грозовой фронт, – и никаких второстепенных героев, – расползающийся, коагулирующий в узловатом тепле, как нагноение, и тогда сам облик грозовой тучи – впитывающей звуки человеческих дорог и подменяющей горизонт – окажется средоточием повествования. Там, внизу, белая коробка трейлера, микроавтобуса или фургона, или кто его знает, какой именно машины, установив на фривее тишину, скрылась за плавным изгибом трассы, и, поскольку никакого другого транспорта не наблюдается, вся сцена – с бетонными ограждениями и облупленной разметкой, деревьями вдоль обочины, которые никто никогда не замечает, и нотациями указателей «Exit» и «North», забитой растительностью, сплющенными жестянками, сплетениями развязок и несмываемыми пятнами смазочной жидкости, – вся эта сцена, невзирая на крупную прорисовку деталей, укатывается на второй план или стремится размякнуть и сгнить, как перезрелый плод, в перспективе надвигающейся грозы. Без сомнения, рано или поздно вакантное место будет отнято, беззвучие вымещено каким-нибудь первопоселенцем, деусом, обрывателем пауз, пусть даже от бензиновой вони сгорбятся кактусы, птицы закоптятся живьём на проводах и веко задёргается, будто передаёт шифровку, а этот непредвиденный перерыв будет вытеснен шелестом деревьев или кукурузным потрескиванием малолитражного самолёта. Но так как пауза не прекращается и никто, ничто не торопится присвоить беспризорный участок тишины, он зарастает сухой плёнкой и, сморщиваясь, проваливается внутрь завязи, как если бы за ним наблюдали с холма, а не вплотную, с неуправляемого квадрокоптера или со спутника. И там, где дорога должна была, как задумано, смыкаться с фиолетово-серым грозовым массивом, не доносится ни единого голоса, ни одна алюминиевая банка не шипит под натиском минеральных газов, ни один винт, отскочивший от колеса, не приземляется на глухую почву, ни один всплеск под мостом, удар ноги об колесо, ни один животный или техногенный шорох не предвещает возобновления привычного репертуара действий. Стало быть, когда перерыв затянется сверх всяких ожиданий, сквозь искорёженную растительность вылезут горные львы, барсуки и олени, еноты примутся ощупывать своими человеческими лапами пробки от стеклянных бутылок, мотки автомобильной ветоши, лохмотья резины и зажигалки, в мелиоративных канавах, собирая шкурками жёлтый осадок, замелькают хорьки, в стаях койотов и колониях чаек с течением эволюции на смену инстинктам и рефлексам придут простейшие социальные структуры, а в извилистых линиях, оставленных телом гремучей змеи на песке, проступят буквы, чтобы соединиться в слова и предложения небывалого языка? – Ни одной реки, только хилые воспоминания о русле, ни одной песчаной косы, только рыжая пыль, готовая взвиться едким облаком от ничтожного дуновения, ни одной придорожной закусочной или дешёвого мотеля, только обгорелые шкафчики бензоколонок, разорённые усыпальницы оптовых магазинов, кожухи от телефонных справочников, прикованные стальными антивандальными жгутами к очертаниям телефонных автоматов на стене. Кто же соорудил эту траурную прослойку, эту цирковую арену для останков, расположившуюся между атмосферой и недрами Земли? Кто в ответе за исчезающие в темноте угловатые строения, за железные билборды, рекламирующие собственную обшарпанность, за скукоженную оболочку – то ли от полинявшей ящерицы, то ли от потерпевшего крушение аэростата?

Человекопрепровождение