История прозы в описаниях Земли

Затем, образовав своего рода естественную геологическую лакуну в этой истории, часть текста исчезла с диска, как чёрная и мраморная страницы – из советских изданий Стерна, так не пишут, а обводят по контуру, ведь и надёжную мысль сопровождает выключенный свет. Продвинувшись примерно на треть в романе Эдгара По, выздоравливающий начал осознавать, не отрываясь от потребления текста, что его бесповоротно сожранные компьютером записи о старой прозе теперь просвечивают между чужих строк, в неглубокой воде между большой землёй и островом, где не нужно вызволять утонувшее – оно и так просвечивает. Оно уничтожается выборочно и основательно, никаких временных файлов или драфтов в кэше не сохранилось, только тетрадная страница, потерявшаяся однажды в массах посторонней бумаги: рукопись, найденная в ксероксе. Тяжёлый табак, как будто выкуривают из помещения, чтобы ветер от залива притащил к ногам первую полосу газеты с гляциальной массой, кусочками летящей в воду, – уж лучше сидеть «дома» в термическом полуобмороке, рисовать на полу маршрут плавания Артура Гордона Пима по направлениям ветра и градусам, не делая никаких реальных движений, только на окраинах мигрени, не работая глазами. Но книга По закончилась, и начались вопросы: чем роман отличается от большой книги? В порядке эксперимента уберём все отвлечённые описания и возьмём только действие, emplotment, голый сюжет – но как определить, где заканчивается действие и начинаются привходящие частности, добавленные только из привычки к соразмерности эмоций? Следовательно, придётся всматриваться в каждый факт, как если бы он был очищен от сюжетных ассоциаций – деталь как деталь, блокнот с карандашом в кармане Пима (как он сумел продержать блокнот сухим на палубе, с которой волна смела всё, включая самого Пима?), а лучше – письмо в стеклянной таре, заложенное капитаном судна на самом высоком холме архипелага Кергелен, которое, надо полагать, в нужный момент должно было попасть к другому персонажу и тем самым прийти на выручку в сюжете, но только ничего подобного в книге не будет – всё сорвётся в полую Землю вместе с незадачливыми героями, а письмо так и останется лежать в таре на неприглядном острове, на своей единственной странице. Блокнот и карандаш, бутылка, королевские пингвины гадят по ветру. Инсомния, солёная головомойка, воющая пустота в желудке – и скомканный финал романа с вежливой импровизацией на тему петроглифов, пара-тройка патетических символов проскочили над полярной воронкой и пресно убежали в 22 марта 1838 года. А всё-таки – завораживающий, ни на что не похожий роман… Правила игры сводятся к тому, что прикинуть ситуацию можно только на один ход вперёд – не более, так что, когда записки выздоравливающего съедаются компьютером, на их место, на место тревоги и пропажи, заступает форма просвечивающей матрицы, графического lorem ipsum’а для обводки записей поверх чужих, и это не даёт никакого прагматического результата, за исключением медлительного камуфляжа, под которым буква за буквой чередуется одна и та же крохоборствующая хитрость. В закусочной при бледно-бирюзовых столах с алюминиевой окантовкой, то есть здесь же – по ту сторону прямоугольного экрана так называемой витрины, так сказать, в углу витринного мира и наискосок от двери с медной ручкой единственный посетитель демонстративно ушёл спиной в перекрытие, в открытую книгу По, в ленту фейсбука, вплоть до баррикад, которые всё никак не построят себя, – чересчур сыро, и там, где снизу плечо в куртке касается стекла, несколько световых импульсов стянуты в неподвижное новообразование. Бегут записи и словесные тычки, виктимблейминг, а каких-то без малого двести страниц старого романтического текста никак не заканчиваются, прокручиваются в голове снова, снова, продолжая заточение обезумевшего героя в корабельном трюме уже без книги в читательских руках.

Камуфляж