История римской литературы Том II

Юлий ты мой Цериалий, со мной пообедаешь славно;
Коль приглашения нет лучшего, к нам приходи.
Сможешь к восьми подоспеть; с тобой мы помоемся вместе
Знаешь, как близко живу я от Стефановых бань.
Первым тебе будет подан латук, для сваренья желудка
Очень полезный, и с ним перья с порея стеблей;
Следом соленый тунец, покрупнее мелкой лацерты,
Зеленью руты покрыт будет и яйцами он;
Яйца тебе подадут и в золе испеченные теплой,
И на велабрском огне сыра копченого круг;
Да и маслины еще, знававшие холод Пицена —
Это закуска. Теперь хочешь узнать про обед?
Чтобы пришел ты, солгу: будет рыба, устрицы, вымя,
Жирная птица с двора, будет болотная дичь,
Да и такая, какой и Стелла лишь изредка кормит...
Больше того: я тебе вовсе не буду читать.
Лучше уж сам ты читай "Гигантов" опять или "Села",
В коих к бессмертным стихам близок Вергилия ты.

(XI, 52)

Но добродушие Марциала (правда, с примесью иронии) объясняется тем, что Цериалий был другом Марциала, а друзей своих и покровителей он не задевает!

Отвергая с презрением и негодованием современный ему мифологический эпос, как и "Начала" Каллимаха (X, 4), Марциал с присущей ему дипломатической осторожностью умалчивает о мифологическом творчестве Овидия, которого он постоянно восхваляет как "певца любви" (I, 61; II, 41 и др.). Единственный его отклик на "Метаморфозы" — дистих в Apophoreta:

Этот объемистый том, состоящий из многих листочков,
Целых пятнадцать тебе песен Назона несет.

(XIV, 192)

Также дипломатически относится Марциал и к "Энеиде" Вергилия, которого он оценивает чрезвычайно высоко во многих эпиграммах, но лишь в двух (V, 5 и XIV, 185) упоминает о его эпосе. Видимо, и римские классики мифологической поэзии были не по вкусу Марциалу.

7. ОТНОШЕНИЕ МАРЦИАЛА К ИСТОРИЧЕСКОМУ ЭПОСУ

Совершенно иначе относится Марциал к эпосу историческому — к произведениям Лукана и Силия Италика. Правда, восторженное отношение Марциала к Силию, которого он называет (IV, 14) "славою и честью сестер Кастальских" (Castalidum decus sororum) за то, что он в своей поэме о войне Рима с Карфагеном "мощным гласом" громит "нарушение клятв народом диким" и "покоряет славным Африканам" коварного Ганнибала и вероломных карфагенян, можно было бы счесть за лесть влиятельному человеку, которого он просит благосклонно отнестись к его эпиграммам, но такое предположение неосновательно. Если бы Марциал превозносил Силия только для того, чтобы заслужить его благосклонность к себе как поэту, то не стал бы восхвалять его так в эпиграммах VII, 63, XI, 48 и 49 (по изданию Хереуса — 50). Несомненно Марциал приравнивал Силия к Вергилию прежде всего за то, что он взял темой своего эпоса исторические события, а не мифологические вымыслы, жизнь, а не сказки. При такой теме Марциал допускает введение и мифологических образов (которых много в поэме Силия) на том же основании, на котором вводит их и в свои собственные эпиграммы.

Не менее восторженно относится Марциал и к другому автору исторического эпоса — своему трагически погибшему современнику Лукану (тут уж ни о какой лести не может быть и речи), которого он ценит и как автора "Фарсалии" и как автора игривых стихов:

Коль попадутся тебе наши книжки, Полла-царица[113]

,Шутки читая мои, лба своего ты не хмурь.
Твой знаменитый певец, Геликона нашего слава,
На пиэрийской трубе ужасы певший войны,
Не устыдился сказать, игривым стихом забавляясь,
"Коль не миньоном мне быть, Котта, на что я гожусь".

(X, 64)

Судя по эпиграмме XIV, 194 с леммой "Лукан":

Правда, иные меня совсем не считают поэтом,
Книгопродавец же мой видит поэта во мне,