История римской литературы Том II

Но, жалуясь на отсутствие досуга (чему одной из главных причин были для Марциала и других поэтов скучные и утомительные обязанности клиента) и на исчезновение щедрых меценатов, Марциал вместе с тем отлично сознает, что не в этом основной корень зла для художественной литературы: это прекрасно видно по заключительному двустишию эпиграммы VIII, 55.

Не имея в своем распоряжении произведений большинства упоминаемых Марциалом современных ему писателей, мы, разумеется, не в состоянии проверить его мнения о них, а должны ограничиться лишь их перечнем с указанием на то, что он об них говорит. Из современных ему писателей, произведения которых до нас дошли, Марциал упоминает следующих: Лукана, Силия Италика (об отношении к ним Марциала было сказано выше), Персия, единственную книгу которого ценит выше всей "Амазониды" Марса (IV, 29), Плиния Младшего, которому он дает (X, 20, ст. 14 сл.) несколько ироническую характеристику, Квинтилиана, которого называет "главой наставников юношей шатких" и "славою и честью римской тоги" (II, 90), философа Сенеку, называя его "речистым" (VII, 45). Своего ближайшего современника и соперника Стация он нигде не называет по имени. К Стацию, как автору мифологического эпоса, Марциал относился, вне всякого сомнения, отрицательно, и то, что в своих "Сильвах" Стаций писал на те же темы, как и он сам[115], не могло ему быть по душе; а таких тем много. Издатели Марциала — Фридлендер и Гильберт — предполагают, что Стаций выведен им под именем Гавра в эпиграмме IX, 50:

Как утверждаешь ты, Гавр, мое дарованье ничтожно,
Ну а любим я всегда только за краткость стихов.
Не возражаю. Но ты, что в двенадцати книгах Приама
Выспренне битвы поешь, ты-то, спрошу я, велик?
Брутова мальчика мы создаем и живого Лангона,
Твой же, великий наш Гавр, слеплен из глины Гигант.

В других эпиграммах имя Гавр явно не относится ни к какому писателю, за единственным исключением (II, 89), где, обращаясь к Гавру, Марциал говорит:

То, что ты пишешь стихи без помощи муз с Аполлоном,
Это хвалить мы должны: сам Цицерон так писал.

Что касается поэтессы Сульпиции (X, 35 и 38), то ее нельзя отождествлять ни с той, от имени которой написана сатира против Домициана, ни с той, стихи которой вошли в сборник элегий Тибулла. В первой из указанных эпиграмм Марциал дает очень интересный отзыв об этой своей современнице:

Все Сульпицию пусть читают жены,
Что хотят лишь своим мужьям быть милы,
Все Сульпицию пусть мужья читают.
Что хотят лишь своим быть милы женам.
Ни о страсти Колхийки там нет речи,
Ни о пире свирепого Тиеста;
В Скиллу с Библидой вовсе там нет веры:
Учит чистой она любви и верной,
Удовольствиям, ласкам и забавам.
Кто достойно стихи ее оценит,
Никого не найдет ее игривей,
Никого не найдет ее невинней.
Таковы, я уверен, были шутки
У Эгерии в гроте Нумы влажном.
При таком руководстве или дружбе
Ты ученей, Сафо, была б и чище.

(X, 35)

В этом стихотворении Марциал кратко высказывает: 1) протест против вздорной мифологической поэзии; 2) одобрение игривой, но не извращенной любовной поэзии; 3) протест против изощренной и противоестественной эротики.

Остаются под сомнением упоминания о Ювенале (VII, 24 и 91; XII, 18), так как нельзя с полной достоверностью отождествлять его со знаменитым сатириком. Во всяком случае ни в одной из указанных эпиграмм Марциал не говорит об этом своем друге, как о поэте.

Из писателей, произведения которых до нас не дошли, следует упомянуть следующих:

Стертиний Авит. Консул 92 г. Поэт, друг Марциала, поставивший его бюст в своей библиотеке. Во вступительной эпиграмме книги IX он назван "величавым поэтом". В этой же эпиграмме Марциал дает одну из лучших своих автохарактеристик:

Тот я, кто в шутках всегда среди всех останется первым:
Не восторгаешься мной — любишь, читатель, меня.
Большие пусть о большем поют, мне ж, довольному малым,
Хватит того, что всегда вновь вы берете меня.

К Авиту обращена и эпиграмма I, 16: