История России

Сталинская модернизация в данном отношении интересна уже потому, что до сих пор предпринимаются попытки отделить ее успехи от репрессивной практики сталинс­кого режима. Но отчленять в нем «плюсы» от «минусов» вряд ли продуктивно. Потому что и то, что зачисляется в «плюсы», и то, что принято считать «минусами», — лишь раз­ные проявления его природы. Друг без друга они не существуют, как не существуют друг без друга цели и средства, о чем свидетельствует и сама сталинская модернизация.

Эта модернизация осуществлялась в военно-приказном порядке. Военно-приказ­ной порядок — один из возможных способов функционирования планово-директив­ной хозяйственной системы. Но, каким бы этот способ ни был, такая система обрека­ет власть на принятие хромающих решений²⁶⁷, при которых выполнимость поставленных задач не просчитывается, как не просчитываются и побочные послед­ствия полного или частичного их выполнения. В планово-директивной экономике других решений быть не может, потому что даже самые гениальные плановики не в состоянии учесть реальные возможности миллионов людей и коллективов и все мно­гообразие связей между ними. Перевод же такой системы в военно-приказной режим работы означает не просто ужесточение контроля над выполнением поставленных за­дач, но и их максимизацию ради создания атмосферы предельного мобилизационно­го напряжения. Сталин это понимал и потому плановые задания почти всегда созна­тельно завышал, руководствуясь, очевидно, нехитрым принципом: пределы возможностей лучше всего выявляются при исполнении невозможного.

Ход первой пятилетки, спланированной именно таким способом, показал, что «пог­ружение страны в состояние всеобщей, как на войне, мобилизации и напряжения»²⁶⁸ вполне достижимо. Однако он же обнаружил, что хозяйственные сражения при этом мо­гут и не выигрываться, а потери — в виде травм, гибели людей, поломок оборудования, аварий и общей дезорганизации — оказаться непомерно большими. Поскольку же пре­тензия партии и ее вождя на сакральный статус исключала не только их ответственность за поражения, но и открытую коррекцию целей, тут-то власть и стала «обнаруживать» в утвердившемся вроде бы гражданском мире очаги гражданской смуты («классовой борьбы») в виде конкретных «вредителей» и «саботажников». Таков механизм функцио­нирования планово-директивной экономической системы в том случае, когда она, как было в ходе сталинской модернизации, переводится в военно-мобилизационный режим работы и когда высшая политическая власть претендует на сакральность. Так действует в этой системе принцип обратной связи: на несостоятельность хромающих решений и их негативные последствия она реагирует назначением виновных из среды исполнителей.

Однако сам факт их «обнаружения» и наказания (достаточно вспомнить сфабри­кованное «шахтинское дело», процесс над никогда не существовавшей «промпартией» и др.) не означал признания поражения — даже частичного. «Террор обладал способ­ностью обращать ошибки руководства в чужие преступления»²⁶⁹ . Он напоминал о труд­ностях неизбежной победы и наличии враждебного сопротивления.

Сталина часто критикуют и за нереалистичность произвольно взвинченных им планов первой пятилетки, и за ее провал по большинству показателей, и за то, что он фальсифицировал ее результаты, представив ее не только как выполненную, но и как перевыполненную, причем досрочно. Но такая критика выводит Сталина за пределы созданной им системы. Милитаристская государственность с сакральным вождем во главе предполагает именно такое или примерно такое поведение, какое демонстриро­вал Сталин. Сокрытие информации и дезинформация — столь же неотъемлемые ее свойства, как создание образа «осажденной крепости», военно-приказная экономика, имитация гражданской смуты и милитаристский идеологический язык.

Сталинский культ секретности, который в значительной степени сохранили и послесталинские руководители, стал со временем притчей во языцех. «Механизм сталинской власти в 30-е гг. — способ принятия решений и передачи их из центра на места — представлял собой настолько законспирированную систему, что она не остав­ляла практически никаких следов»²⁷⁰ . И объяснение этому явлению следует искать не только в особой бдительности руководства в отношении военных секретов и желании противостоять «русскому разгильдяйству», но и в присущем советскому строю систем­ном качестве. Оно, повторим, заключалось в том, что официальный фасад этого строя и реальная повседневная жизнь, протекавшая за фасадом, разительно друг от друга от­личались.