Видим нередкие жалобы и казаков, и местных жителей на московских ратных людей, которые, будучи посланы воеводами в уезды для собирания съестных припасов (стацей), предавались грабежу скота, платья, хлеба и всякого имущества у обывателей. Но и казаки, в свою очередь, проявляли еще более хищные инстинкты: они иногда целыми шайками рыскали по уездам для грабежа местных жителей и даже москвитян там, где встречали их в меньшем числе. Многие белорусские крестьяне записывались в казаки и потом грабили своих же земляков. Особенно свирепствовали казаки чаусского полку Ивана Нечая, который сменил в Белоруссии наказного гетмана Золотаренка и стал именовать себя полковником Белорусским. По жалобе московских воевод царь велел произвести строгое расследование, и гетман Хмельницкий послал для того в Белоруссию киевского полковника Антона Ждановича. Последний нашел жалобы отчасти справедливыми и некоторых казаков присудил или к повешению, или к наказанию киями, но самого Нечая оправдал на том основании, будто бы грабежи, поджоги и убийства делались казаками без его ведома и вопреки его запрещениям (1656 г.). Затем из Москвы отправлен был в Белоруссию стольник Леонтьев для разбора жалобы казацких сотен на грабежи, убийства и насилия, которые они терпели от воевод Могилевского и Мстиславского (князей И.Б. Репнина и Дашкова). Но розыск этот, по-видимому, не привел ни к каким существенным последствиям или мерам, так что московско-украинские отношения не улучшались и готовы были обостриться еще более.
Важнее всего было то обстоятельство, что сам казацкий батько, старый гетман, показывал явное неудовольствие против перемены в московско-польских отношениях и стал вести собственную политику.
С огорчением узнал он о начале войны москвитян со шведами, о прекращении первыми военных действий против поляков и о виленском съезде уполномоченных. Он отправил было также своих комиссаров для участия в этом съезде; но они не были к тому допущены и, воротясь к гетману, припадая к его ногам, со слезами на глазах рассказывали ему о своей неудаче; передавали ему и речи ляхов, которые под видом тайны сообщили им, будто московские комиссары уговорились с польскими возобновить Поляновский договор и, следовательно, вновь отдать полякам Малую Русь. Хмельницкий сильно вспылил и стал говорить, что он отступит от христианского царя и поддастся басурманскому. Созванные им на совет полковники едва могли его успокоить, выражая свое недоверие к речам коварных ляхов. Алексей Михайлович уведомил гетмана о перемирии с поляками и постановлениях виленской комиссии. На это уведомление гетман в декабре 1656 года отправил ответ почтительный, но исполненный сомнений. Он ссылался на известные неправды ляхов, предсказывал, что они договора своего относительно выбора в короли не исполнят и, конечно, как всегда, будут отлагать это дело от одного сейма до другого. В доказательство их коварства сообщал, что они во время самих виленских переговоров послали к цесарю с предложением короны его родному брату, а прежде того предлагали ту же корону Ракочи. Хмельницкий лучше знал польские политические приемы и обстоятельства и был прав в своих опасениях и предсказаниях. Напрасно Алексей Михайлович пытался ввести его в свои виды и помирить с поляками; ошибка была сделана непоправимая: Виленским договором и перемирием московское правительство поляков к себе не привлекло, а казаков в значительной мере оттолкнуло и охладило.