История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века

Летом 1674 года Мещеринов собрал ладьи и карбасы, взял у крестьян гребцов и кормщиков и высадился на Соловецком острове. Тут оказалось, что Иевлев, предав огню хозяйственные постройки, окружавшие монастырь, тем облегчил оборону его и затруднил нападение. Строения эти давали бы возможность осаждающим близко подойти к стенам; теперь же они должны были действовать на совершенно открытой местности, подвергаясь огню крепостного наряда. А грунт был каменистый, и шанцы приходилось копать с большим трудом. Укрепясь кое-как шанцами, Мещеринов начал обстреливать монастырь; откуда отвечали ему также выстрелами. Самым ярым мятежником явился бывший архимандрит Саввы-Сторожевского монастыря Никанор; он не только благословил на стрельбу из пушек, но и часто ходил по башням, кадил и кропил святой водой голландские пушки, приговаривая: «Матушки мои галаночки, надеемся на вас, что вы нас обороните». Он приказывал особенно стрелять по воеводе и для этого поручал караульным на стенах смотреть в трубки, говоря: «Поразишь пастыря, ратные люди разбредутся аки овцы». Рядом с Никанором в таком же воинственном задоре действовали особенно келарь старец Маркел, городничий старец Дорофей, прозванием Морж, сотники Исачко Воронин, из беглых боярских холопов, и Самко, родом поморец. Но среди мятежников возникла распря по вопросу о молениях за великого государя; ибо некоторые старцы и черные священники настаивали на молении. По сему поводу 16 сентября было общее совещание. Тут сотники Исачко и Самко с товарищами сняли с себя оружие и повесили на стену, говоря, что не хотят более служить, так как священники их не слушают, за великого государя Бога молят и заздравные чаши в царские праздники пьют. Тогда келарь добил им челом, и они снова надели на себя оружие, изрекая бранные слова на царя. После того мятежники выгнали из монастыря некоторых черных священников, именно Геронтия с товарищи, а другие (Митрофан и Абросим) и сами ушли. Все они явились к воеводе Мещеринову и принесли свои вины великому государю.

По их рассказам, миряне в осажденном монастыре большей частью ведут безобразную жизнь: в церковь Божью не ходят, у своих духовных отцов не исповедуются, а исповедуются промеж собой, помирают без покаяния и причастия; взаимно предаются содомскому греху и для той же цели держат при себе мальчиков, которым шьют красивое платье из дорогих сукон и материй, похищаемых из монастырской казны. Рассказывали священники и про обилие всяких запасов у осажденных. Все эти раскаявшиеся священники изъявили согласие принять новоисправленные книги и троеперстие. Только Геронтий отказывался, говоря, что сии нововведения для него «сумнительны» и он боится Страшного суда Божия. Меж тем, по удалении священников, почти некому было отправлять в монастыре церковную службу: но Никанор кричал, что можно «обойтись и без священников, и без обедни, а ограничиться чтением в церкви часов». Однако не все были с ним согласны; умы не успокоились, и среди мятежников продолжались распри. Тем не менее о сдаче не было и помину. При наступлении холодного времени Мещеринов не решился зимовать на острове, а разорил свои шанцы и, подобно своим предшественникам, отплыл на зимовку в Сумский острог, вопреки наказам из Москвы.

Повторилось то же, что было при Волохове и Иевлеве. Ведавший в то время монастырскими вотчинами и промыслами, старец Игнатий Тарбеев посылал жалобу за жалобой на притеснения и корыстные действия воеводы Мещеринова и на его ратных людей, которые под видом необходимых кормов насильно производят всякие поборы в Сумском уезде. Мещеринов даже посылал свою меру для сбора хлебных запасов, то есть круп, овса, ржи, толокна, – меру, в которой было 22 фунта лишку против казенной! Мало того, воевода рассылает крестьян со стрельцами разыскивать для него слюду по горам, конечно, с личной корыстной целью. Из Москвы приходят ему грамоты с выговорами и угрозами, но, по-видимому, не производят большого впечатления.