Несмотря на жестокое гонение, воздвигнутое против старообрядцев в царствование Федора II, раскол все более и более укоренялся и множился, чему немало способствовало и самое это гонение. Он имел уже своих мучеников, с Аввакумом и Лазарем во главе, память о которых и оставленные ими заветы благоговейно чтились во всех местах старообрядчества, особенно в главном его центре, то есть в столице. После их казни сношения Москвы с Пустозерском прекратились; но их многочисленные ученики и последователи продолжали в ней дело раскольничьей проповеди. Наиболее сочувствия находили они среди стрельцов и подгородных слобожан; однако встречались сторонники раскола и среди знатных фамилий, у которых еще сохранялась живая память о мученичестве Морозовой и ее сестры. Такова в особенности была семья Хованских. Уже самая растерянность правительства в дни майского мятежа помогла расколу поднять голову; а когда во главе стрелецкого войска явился князь Хованский Тараруй, раскол вздумал опереться на вооруженную силу и смело выступил вперед со своими требованиями.
Спустя несколько дней после майского мятежа в стрелецком полку Титова старообрядцы надумали подать властям, церковным и гражданским, челобитную и потребовать от них ответа: зачем они возненавидели старые книги и старую веру, в которой российские чудотворцы и великие князья и цари угодили Богу и зачем возлюбили новую веру латино-римскую? Но затруднение оказалось в неимении сведущего, искусного человека, который бы мог сочинить такую челобитную и вести прение о вере с патриархом и властями. Стрельцы обратились в гончарную слободу; там нашлись радетели за старую веру, и в их числе архимандричий келейник из Макарьевского Желтоводского монастыря, некто Савва Романов. (Он потом описал все это дело со стрелецкой челобитной.) Они отыскали какого-то монаха Сергия, с помощью которого и написали челобитную. Когда Савва Романов прочел в Титовом полку эту челобитную, наполненную указаниями на мнимые погрешности исправленных при Никоне книг, стрельцы удивились такому количеству ересей, заключающихся в этих книгах. Читали ее и другим полкам. Решено было «постоять за старую веру и кровь свою пролить за Христа света». Очевидно, движение это происходило с ведома и поощрения стрелецкого «батюшки», то есть князя Хованского. Он при удобном случае говорил раскольникам, что теперь не допустит, чтобы их по-прежнему вешали или сожигали в срубах; чем немало придавал им смелости. Когда Хованскому донесли, что челобитная готова, он пожелал выслушать ее от самих сочинителей. На него также произвело большое впечатление множество ересей, найденных в новых книгах. Но монаха Сергия он нашел смиренным и недостаточно речистым для того, чтобы держать ответ патриарху и властям. Тогда ему указали на известного суздальского попа Никиту, прозванием Пустосвят, снова трудившегося над проповедью раскола, несмотря на свое торжественное от него отречение. Хованский знал его и с радостью согласился на его участие в прении. Ревнители старой веры хотели, чтобы это прение совершилось всенародно на Лобном месте или, по крайней мере, в Кремле у Красного крыльца в присутствии обоих царей, и притом не откладывая, а в ближайшую пятницу, которая приходилась на 23 июня. Но это оказалось невозможным, так как на воскресенье 25-го назначено было царское венчание. Старообрядцы обеспокоились тем, что на этом венчании патриарх будет служить по новому требнику и таинство Причащения совершит на пяти просфорах с латинским (четвероконечным) крыжем.
В пятницу все-таки состоялось шествие старообрядческой толпы в Кремль; во главе их шли Никита с крестом в руках, монах Сергий с Евангелием, другой монах Савватий с иконой Страшного суда; народ сбежался посмотреть на эту небывалую процессию. Они остановились у Красного крыльца. Вызвали Хованского. Тот притворился ничего не знающим, приложился к кресту и спросил, зачем пришли честные отцы. Никита изложил ему челобитье о старой православной вере, о семи просфорах, трисоставном кресте, о том, чтобы патриарх дал ответ, зачем он гонит людей за старую веру, а соловецких монахов велел вырубить и перевешать и так далее. Хованский взял помянутую выше челобитную и понес в Верх, чтобы доложить ее государям и патриарху. Воротясь, он объявил, что государи назначили быть собору через несколько дней после своего венчания. По сему поводу Никита настаивал на семи просфорах с изображением истинного креста. Хованский посоветовал ему приготовить такие просфоры и обещал поднести их патриарху, чтобы тот служил на них литургию при обряде коронования.