Шведского путешественника Эриха Пальмквиста «Несколько наблюдений над Россией, ее дорогами, проходами, крепостями и границами во время последнего королевского посольства к царю Московскому в 1674 году» (Рукописный русский перевод в Моск, архиве Мин. ин. дел). Он по дороге между Торжком и Тверью около села и яма Троица Медная указывает старый русский шанец на маленьком холме у самого берега Волги. Этот шанец построен-де князем (?) Борисом Ивановичем Морозовым во время одного московского бунта, где он скрывался от черни, посягавшей на его жизнь; почему шанец «доселе» называется Морозова Городня. Соответственное сему указанию известие находим в вышеупомянутых донесениях Померенга в октябре 1648 г.: «Морозов, который, как говорят, был в Ярославле и других городах, чтобы склонить их на свою сторону, велел соорудить укрепления (шанцы) и собирать народ из своего имения Городец» (с. 428). Две грамоты в Кирилло-Белозерский монастырь о сохранении Б.И. Морозова в Актах эксп. Т. 4. № 29 и Дополнение к Актам ист. Т. 3. № 45. В том же 1648 г. Кирилло-Белозерский монастырь возведен на степень архимандрии: настоятелям его дано право священнодействовать с рипидами и «свещным осенением». Соловьев (Т. X. Гл. II. Примеч. 37) на основании Арх. Мин. ин. дел (именно дела 1649 г. № 19 и 20) сообщает, как в Москве по возвращении Морозова слышались неблагоприятные для правительства толки, вроде следующих: «Государь молодой и глядит все изо рта у бояр Морозова и Милославского; они всем владеют, и сам государь все это знает, да молчит». Некоторые пророчили новую замятию, кровопролитие и грабеж; причем бояре Никита Иванович Романов, князья Черкасские, Яков Куденетович и Дмитрий Мамстрюкович, и князь Иван Андреевич Голицын со стрельцами станут на сторону народа против Морозова, Милославского и прочих. При сем с негодованием говорилось о тех, которые прикладывали руки (к просьбе о возвращении Морозова). Изобличенных в подобных речах одного казнили смертью, другому отрезали язык. По словам Коллинса, царь дал клятву, что Морозов никогда не возвратится ко двору; но потом тайными происками заставили народ просить об его возвращении. По словам Котошихина (Гл. VII. С. 84), царица, будучи беременна царевичем Дмитрием, и вся царская семья время мятежа провели в большом страхе и трепете. Патриаршая грамота 23 октября 1648 г. о молебствии по случаю рождения царевича Дмитрия Алексеевича в Актах эксп. Т. 4. № 31. А о присутствии Б.И. Морозова на крестном пиру у государя Дворц. разр. Т. III. С. 108 и «Записная книга московского стола» в «Рус. ист. б-ке». Т. X. С. 420. По словам Мейерберга, царь в важнейших делах пользовался советами Морозова до самой его смерти и сам приезжал к нему, когда тот лежал в постели, страдая подагрой и водянкой (f 1662 г.).
Грамота ростовского митрополита Варлаама в Кириллов монастырь о молебствии и двухнедельном посте, по случаю голода и мятежей а Москве и
Вот еще некоторые причины народного недовольства перед мятежом, указанные источниками.
По словам Олеария, ради увеличения казенных доходов сделаны были железные аршины с клеймом, изображающим орла, и пущены в продажу по цене, впятеро превышающей их стоимость; причем употребление старых аршинов запрещено во всем государстве под опасением большой пени (Рус. перев. С. 269). Столичные обыватели, дворяне и посадские жаловались на то, что бояре и вообще знатные лица захватили окрестности Москвы под загородные дворы и огороды, лишая обывателей выгона для скота и леса для дров, а монастыри и ямщики выгоны и дороги распахали в пашню.