Среди исследователей, изучавших обстоятельства предшествовавшие началу Ливонской войны, есть лишь несколько, совершенно справедливо полагавших, что произошедшее в конце 1550-х гг. изменение внешнеполитического курса русского правительства было ошибкой. Так, Н.И. Костомаров
заметил: «Время показало все неблагоразумие поведения царя Ивана Васильевича по отношению к Крыму». Он «не воспользовался удобным временем — эпохою крайнего ослабления врага, а только раздразнил его, дал ему время оправиться и впоследствии возможность отомстить вдесятеро Москве за походы Ржевского, Вишневецкого и Адашева». Точку зрения Н.И. Костомарова разделил Г.В. Вернадский, подчеркнувший, что борьба с татарами была «подлинно национальной задачей» и, несмотря на сложность завоевания Крыма (по сравнению с завоеванием Казани и Астрахани), она была вполне выполнимой. Помешала ее осуществлению начатая в январе 1558 г. Ливонская война. «Реальная дилемма, с которой столкнулся царь Иван IV, — писал Вернадский, — состояла не в выборе между войной с Крымом и походом на Ливонию, а в выборе между войной только с Крымом и войной на два фронта как с Крымом, так и с Ливонией. Иван IV избрал последнее. Результаты оказались ужасающими». Исследователем было высказано интересное предположение о том, что направленная в Ливонию русская армия первоначально предназначалась для военных действий против Крымского ханства. Во главе ее стояли служилые татарские царевичи (Шах-Али, Кайбула и Тохтамыш — московский претендент на ханский трон), в состав армии входили соединения касимовских, городецких и казанских татар. Лишь в последний момент армия, предназначенная для вторжения в Крым, была направлена в совсем ином направлении — на границы с Ливонским орденом. Отмеченный же Л.А. Дербовым факт обнаружения еще в 1554 г. возвращавшимися из Москвы ливонскими послами военных приготовлений на границах, когда они «встречали на дороге через каждые 4 — 5 миль новые ямские дворы с множеством лошадей и видели огромные обозы с оружием, порохом и свинцом, направлявшиеся к ливонскому рубежу», следует воспринимать лишь как демонстрацию силы, средство психологического давления на власти ордена.Нерешенность и слабая изученность многих обстоятельств Ливонской войны сплошь и рядом порождают досадные ошибки даже в работах маститых ученых. Примером может служить известная монография A.A. Зимина и А.Л. Хорошкевич «Россия времени Ивана Грозного».
Так, вопреки давно известным фактам, они определяют численность оборонявшего в 1581 г. Псков гарнизона в 50 тыс. пехоты и почти 7 тыс. конницы (больше чем у Батория, пришедшего под стены Пскова с 50-тысячной армией) и пишут о заключении перемирия между Россией и Швецией в Плюссе (в действительности же на реке Плюссе). Такие примеры можно было бы множить и множить, однако и уже приведенные выше свидетельствуют о том, что до сих пор одно из ключевых событий средневековой русской истории, во многих своих аспектах и деталях остается неизученным и непонятым.***
Добившись больших успехов в борьбе с татарскими ханствами, два из которых — Казанское
и Астраханское — были завоеваны в 1550-х гг. Россией, правительство царя Ивана IV решило подчинить себе еще одно соседнее государство — Ливонский орден. При этом незавершенной осталась историческая задача сокрушения степных татарских орд — в причерноморских степях сохранилось Крымское ханство, в 1475 г. ставшее вассалом все еще грозной и могущественной Османской (Турецкой) империи. В итоге этот, так до конца и непроясненный поворот во внешней политике Московского государства, инициатором которого стал думный дьяк Иван Михайлович Висковатый, привел Россию к тяжелому поражению, сказавшемуся на дальнейшем развитии страны.