Губернская администрация на этот раз сумела принять меры по скорому подавлению восстания. Почти 40‑тысячному карательному войску (13 полков регулярной армии и 10 тыс. служилых людей) жестко предписывалось всюду «злодеев корень находить и искоренять, не жалея ничего, что бы от них ни осталось». Жестокость объяснялась действиями повстанцев, направленными прежде всего против заводов и рудников. Они сожгли Покровский завод, разорили Ташлинский рудник, нанесли значительный материальный ущерб Вознесенскому и Преображенскому медеплавильным заводам. Местные власти были убеждены в необходимости массовых репрессий с самого начала восстания, поэтому происходил поголовный уход устрашенного населения за Яик, к казакам. Общее число беженцев достигло 50 тыс. человек. И здесь центральные и местные власти, пожалуй, впервые столь неприкрыто прибегли к политике натравливания одного народа на другой. В результате казанские татары, мишари и казахи, вчера еще сочувственно относившиеся к выступлениям башкир, а на каком‑то этапе даже готовые их поддержать, стали орудием в руках официальных властей. Вследствие коварных, подстрекательских действий оренбургского генерал‑губернатора И. И. Неплюева обманутые казахи выступили против башкир, ждавших от них заранее обговоренной помощи. Это был удар в спину. А затем уже «башкирцы отправились за Яик и начали опустошать улусы казахов». Неплюев цинично уведомил Елизавету, что «сие происшествие положило таковую вражду между теми мятежными народами, что Россия навсегда от согласия их может быть безопасна».
Успокоение в крае наступило летом 1756 г. из‑за явного перевеса сил; в августе предыдущего года в край прибыли еще 3 драгунских полка, 3 тыс. донских казаков, 5 тыс. казанских служилых татар. На стороне властей действовали верные правительству отряды мишарских и башкирских старшин. В боевой готовности в Казанской и Сибирской губерниях находилось еще свыше 20 тыс. солдат, драгун и казаков. Войска наводнили все восставшие волости, взяли под усиленную охрану все заводы и рудники. Власть прибегла и к мерам увещевания башкир, толпами уходивших из мест своего проживания в леса, горы, степи. Успокоительную роль, несомненно, сыграл обращенный к башкирам указ императрицы, в котором было обещано прощение тем, кто принесет повинную. Освобождались от наказания и все добровольно вернувшиеся из Казахстана повстанцы. В начале августа 1756 г. был пленен так и не состоявшийся вождь движения Батырша Алиев. Ему не удалось собрать под мусульманские знамена разрозненно и разновременно действовавшие отряды повстанцев.
Восстание 1755–1756 гг. вынудило правительство пойти на облегчение условий обязательной службы башкир, их освободили от некоторых особенно тягостных повинностей, им обещали покончить и с самовольными захватами башкирских земель.
В сентябре 1759 г. последовало определение Сената: «Впредь оному башкирскому народу отнюдь никому никаких обид и разорений не чинить, и в угодьях их насильством не селиться, и от того всего их, башкирцев, не токмо защищать, но притом показывать им и всякую благосклонность и надлежащее по указам охранение». Однако то ли еще будет в последней трети XVIII и на протяжении всего XIX в. Тем не менее один серьезный результат восстаний башкирского народа следует отметить отдельно: правительство отказалось от насильственной христианизации в Поволжско‑Уральском регионе.
§ 5. Шестимесячное правление Петра III
Петр III начал с актов милосердия к опальным лицам предшествующего царствования: возвращены из ссылки оба Миниха (отец и сын), Бирон с семьей, Лесток и другие, менее значимые, но тоже не русских кровей персоны. Среди них нет графа А. П. Бестужева‑Рюмина. Причина ясна — Петр III и все его окружение, исключая, пожалуй, М. И. Воронцова, не расположены к бывшему великому канцлеру, отправленному в ссылку Елизаветой Петровной. Он был уличен в тайной переписке с фельдмаршалом Апраксиным и в «искании милостей» у великой княгини Екатерины, минуя императрицу. Хотя определенно доказать ничего не сумели, но подозрение Петра III относительно «этого человека в тайном соумышленничестве» с женой сыграло решающую роль. Это вызвало в большей части общества если не ропот, то недоумение: возвращены «люди с чуждыми именами», не возвращен один русский человек, так «долго и деятельно служивший русским интересам».
Вот эти акты милосердия, в значительной мере осуществленные по личной инициативе царя, пожалуй, исчерпывают его конкретное участие в государственных делах за время его правления.