Предпринимавшиеся в последние годы рядом историков попытки наделить Петра III христианскими добродетелями и трезвым государственным умом не имеют под собой почвы. Они обычно ссылаются на обнародование при нем важных государственных актов — Манифеста о вольности дворянства (18 февраля), Манифеста о секуляризации монастырских, церковных имений (21 февраля) и о запрещении недворянам покупать крепостных крестьян к фабрикам и заводам (29 марта 1762 г.). Никто из историков не отрицает значение этих актов для судеб дворянской империи. Но дело в том, что они были подготовлены еще в царствование Елизаветы. Твердо установлено, что вопрос об освобождении дворян от обязательной 25‑летней службы интенсивно обсуждался елизаветинской Уложенной комиссией и именно соответствующие статьи проекта Уложения легли в основу Манифеста 1762 г. Поэтому можно не сомневаться в достоверности воспоминаний князя М. М. Шербатова о том, как был принят Манифест о вольности дворянства. Петр III, изыскивая верный способ скрыть от своей любовницы Е. Р. Воронцовой другие свои ночные забавы, сказал, что будет работать с секретарем Д. В. Волковым над важным документом в особой комнате. Волкова заперли в комнате с наказом изготовить к утру какой‑нибудь важный указ. Секретарь вспомнил, о чем чаще всего говорил государю канцлер М. И. Воронцов — именно о вольности дворянства, — и написал манифест, на другой день утвержденный императором. Правдивость рассказа подтверждается тем фактом, что документ написан плохо, в нем не предусмотрено главное — меры, предотвращающие массовый выход дворян в отставку. Ничего не сказано и о призыве дворян на службу в случае войны или военной угрозы и т. д. Но эти недочеты — мелочь, их можно потом устранить. Главным было то, что ныне уже не было «той необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была». Мотивировка такой уверенности в Манифесте хорошо обоснована: «…при Петре Великом и его преемниках нужно было принуждать дворян служить и учиться, отчего последовали неисчетные пользы, истреблена грубость в нерадивых о пользе общей, переменилось невежество в здравый рассудок, полезное знание и прилежность к службе умножили в военном деле искусных и храбрых генералов, в гражданских и политических делах поставили сведущих и годных людей к делу; одним словом, благородные мысли вкоренили в сердцах всех истинных России патриотов беспредельную к нам верность и любовь, великое усердие и отменную к службе нашей ревность, а
В вопросе о секуляризации церковных земель Сенат при Петре II тоже лишь продолжил еще в 1757 г. начатое дело. Решение по нему, как и указ о ликвидации Тайной канцелярии, подготовлен был тем же Волковым. Личное участие и роль Петра III в появлении всех этих указов никак не обнаруживаются. Ни одно сколько‑нибудь внушающее доверие документальное свидетельство не дает ни малейшего основания для пересмотра традиционной оценки личности Петра III и его роли в решении государственных задач.
Странности в его поведении в качестве императора проявились уже у гроба с телом покойной Елизаветы, по обычаю выставленного для прощания на шесть недель. Как пишет в своих мемуарах княгиня Е. Р. Дашкова, Петр III к гробу «являлся крайне редко и то только для того, чтобы шутить с дежурными дамами, поднимать на смех духовных лиц и придираться к офицерам и унтер‑офицерам по поводу их пряжек, галстуков или мундиров». По свидетельству иностранных дипломатов, в течение всего времени прощания с усопшей императрицей он целые ночи проводил с «друзьями своими в пиршестве и пьянстве», часто напивался «мертвецки пьяным». О том же писал А. Т. Болотов: Петр III «редко бывал трезв и в полном уме и разуме», молол всякую «нескромицу».