Некоторые города, возбужденные агентами Калужского вора, вновь признали его царем. Так, присягнули ему Коломна и Кашира; хотели присягнуть жители Зарайска, но были удержаны своим воеводой князем Димитрием Пожарским. Сей доблестный воевода своей твердостью и неизменной верностью законному государю во второй раз остановил распространение измены и мятежа. В первый раз это было вслед за кончиной Скопина. Известный Прокопий Ляпунов объявил себя мстителем за его смерть; громко обвинял в его отравлении самого Василия Шуйского с братьями, возмутил против него Рязанскую землю и вошел в сношения с Калужским вором. Возбуждая соседние области к общему мятежу, Ляпунов, между прочим, прислал своего племянника Федора в Зарайск с грамотой к князю Пожарскому. Но воевода отправил грамоту в Москву к царю Василию и просил подкрепления, которое вскоре и получил, чем остановил тогда распространение рязанского мятежа. Так и теперь, когда зарайцы встали всем городом и потребовали от воеводы, чтобы он вместе с ними присягнул Калужскому вору, воевода с немногими людьми заперся в каменном Зарайском кремле и приготовился к обороне. Протопоп зарайского Николаевского собора Димитрий, один из выдающихся русских патриотов той эпохи, благословил князя умереть за православную веру. Так как в кремле хранились не только съестные и военные запасы, но и лучшее имущество посадских людей, то последние, боясь за свои «животы», смирились и условились с воеводой присягнуть на том: «Кто будет царем на Москве, тому и служить». Благой пример Зарайска, в свою очередь, подействовал и на другие города; между прочим, Коломна отказалась от вора и воротилась к своему долгу. Но Ляпунов с рязанцами продолжал крамольничать и хлопотать о свержении Шуйского, сносясь со своими московскими единомышленниками, особенно с князем Голицыным.
Любопытно столкновение этих двух воевод, Ляпунова и Пожарского, которых судьба потом выдвинула на переднюю сцену действия, — столкновение, ясно очертившее резкую противоположность их характеров и стремлений: с одной стороны, даровитая, но беспокойная натура, чрез меру увлекающаяся личными впечатлениями и честолюбием; с другой — вполне консервативная, не мудрствующая лукаво и ищущая спасения в безупречном исполнении своего долга.
Уже известие о клушинском поражении повергло столицу в полное уныние. А когда подошел Калужский вор, то московское население, смущаемое, с одной стороны, агентами вора и Ляпунова, с другой — подметными листами Жолкевского и сторонниками Владислава, подверглось сильным волнениям и распрям. Чернь снова стала выражать свои симпатии воровскому царику, надеясь с его разрешения бить и грабить людей знатных и зажиточных; а бояре, дворяне и купцы потеряли голову и не знали, что предпринять. Хотя области теперь оставались глухи к царским приказам и почти перестали высылать ратных людей на его службу, однако под руками можно было еще собрать до 30 000 войска; в том числе было бы от 8 до 10 тысяч хорошо вооруженных московских стрельцов. Но не было воеводы, который бы стал в их главе и увлек за собой. Царя Василия почти перестали слушать. В Москве начались народные сходки, наподобие древнего веча. Эти сходки или совещания происходили и в городе, и за городскими воротами. На последних появлялись и русские изменники из Коломенского или сапежинского стана. Посреди сих совещаний стали обнаруживаться различные кандидатуры, то есть претенденты на московский престол. Меж тем как некоторые склонялись на сторону Владислава, а единомышленники Ляпуновых указывали на князя Василия Васильевича Голицына, русские изменники предлагали или своего царика, или его гетмана, то есть Сапегу: вот до чего московский трон со времени первого Лжедимитрия сделался предметом вожделений чуть ли не всякого искателя приключений! На одной из подобных загородных сходок служившие вору русские предложили москвичам следующее: «Вы низложите своего царя Василия, а мы откажемся от нашего царика; выберем царя всей землей и станем заодно против Литвы». Москвичи приняли предложение.