Так и в самом несчастии можно заслужить славу и уважение людей; и в самом несчастии можно пользоваться приятными минутами: наше душевное счастье зависит от нас самих. Если для доказательства этой истины вам недостаточно будет примера, который представляет семейство принца Брауншвейгского, то послушайте еще о других, также знаменитых людях.
Вы знаете, сколько славы и счастья окружало графов Миниха и Остермана во время царствования императрицы Анны. Победы первого и государственный ум второго восхищали Русских, удивляли иностранцев. Но в правление Анны Леопольдовны их счастье поколебалось от влияния ее любимцев: несмотря на всю их преданность, они не были любимы ею. Елизавета Петровна также не могла быть хорошо расположена к ним: они явно были на стороне правительницы и ревностно следили за всеми действиями великой княжны и ее приверженцев, чтобы доносить о них. И вместе с судьбой Анны Леопольдовны решилась и их судьба: вы уже слышали, что они в ту же несчастную для нее ночь были взяты под стражу. Поступки их и других знатных особ, взятых вместе с ними, приказано было рассмотреть в особой, специально назначенной для этого следственной комиссии, где главными членами были Ушаков,
Кроме того, что их обвиняли в пристрастии к Анне Леопольдовне и ее сыну, говорили даже, что Миних в ту ночь, когда был схвачен герцог Бирон, действовал от имени Елизаветы Петровны и что только для ее имени солдаты в дворцовых караульных решили повиноваться ему. Такое уверение об участии царевны в заговоре и объявление, что правительницей государства назначается не она, а принцесса Анна, не могли не казаться важными преступлениями в глазах новой императрицы, и всех ее приверженцев следственная комиссия приговорила к смерти. Но казнь не была им объявлена до того самого дня, когда назначено было ее исполнение. Этим днем было 18 января 1742 года. Ничего не зная о судьбе, их ожидавшей, осужденные были выведены из своего места заключения — Петропавловской крепости — и отведены на площадь Васильевского острова, напротив дома Коллегий*.
Во время печально торжественного шествия только один больной сильной подагрой Остерман не шел пешком: его везли в простых, худо предохранявших от стужи санях. Но, несмотря на жестокие страдания души и тела, он был спокоен, точно так же, как и знаменитый его товарищ по несчастью, Миних, подходивший твердыми шагами к площади посреди других преступников. Ужасное зрелище ожидало их на этой площади: напротив Военной коллегии был поставлен