Некоторые западные демографы уже тогда начали предсказывать кризис национальной политики СССР на почве растущего перевеса нерусских народов над русским. В то же время нельзя однозначно говорить о провале советской национальной политики и неизбежности распада советского общества на национальные части. Возрастало количество нерусских по крови людей, для которых русский язык был первым и родным. Центральная и Восточная Украина, и вся Белоруссия, как и прежде, были двуязычными, причем в городской среде господствовали русский язык и культура.
Отчасти это было результатом централизованной государственной политики преподавания русского языка, фактом, что русский был языком государственного делопроизводства, экономики, воинского приказа, образования, научной литературы. Главным механизмом обрусения оставались бюрократия, армия, современное производство, школы и университеты. В целом брежневские годы показали прогресс межэтнической ассимиляции. Миллионы семей были построены на основе межэтнических, «смешанных» браков. В 1979 г. уже каждый седьмой брак в СССР был межнациональным. В РСФСР, из-за абсолютного доминирования русского этноса, таких браков было несколько меньше – 12 %, но в республиках с большим этническим многообразием межнациональным был каждый пятый (Казахстан), а то и каждый четвертый (Латвия) брак. И хотя формально, по паспорту, каждый советский гражданин имел национальную принадлежность, но фактически, отрываясь от земли отцов, теряя связь с религией предков, забывая язык, вступая в межэтнические браки, люди интернационализировались. Идеи этнонационального сепаратизма не распространялись широко, громадное большинство людей, за исключением Прибалтики и Западной Украины, считало себя гражданами единого «советского» государства.
Единственным мягко дискриминируемым этносом в СССР оставался еврейский. После смерти Сталина жестокие гонения на евреев тут же прекратились, но антисемитизм, отмененный на уровне официальной идеологии, полностью сохранился в политическом быту и в тайных инструкциях о «квотах» для евреев в университетах и госучреждениях. Евреи больше не могли надеяться сделать в СССР номенклатурную карьеру. Пресловутый «пятый пункт» анкеты отдела кадров, в котором фиксировалась национальность, стал серьезным препятствием для евреев даже при поступлении в престижные институты и при выезде за границу. В особо важных для режима случаях выяснялась национальность родителей до третьего колена, совсем как в нацистской Германии. Постепенно, как и в XIX в., в этом отсеченном от высоких социальных позиций и при этом высокообразованном и энергичном народе вновь начинает накапливаться протестный потенциал.
Представитель иного народа СССР мог надеяться высоко подняться по карьерной лестнице и даже достичь уровня Политбюро, но это теперь было осознанное допущение режимом тщательно отобранных немногих представителей «национальных республик» в группу власти, а не стихийный, как в 1920-е гг., процесс. Национальные партийные элиты практически замкнулись в «своих» республиках. Здесь они могли управлять, вести клановую борьбу, оттеснять малые народы, считаясь только с влиятельным имперским восточнославянским субстратом, из которого в республиках обычно назначалось «око государево», Второй секретарь республиканского ЦК, осуществлявший контроль Москвы над политикой республики.
Обнаружив, что «своя» союзная республика почти обязательно превращается в предельный уровень политической карьеры, национальная элита принялась не столько прилагать силы к проникновению в Москву, как это было в 1930-е и даже в хрущёвские 1950-е гг., но обустраивать власть на местах. Из абсолютистской сталинской монархии Советский Союз при Брежневе превращается в феодальную, с РСФСР в роли королевского домена. Это не могло не сказаться на потенциальном пока усилении центробежных тенденций. Чтобы их как-то компенсировать, из инструментария марксистско-ленинской теории было извлечено учение о постепенном сближении наций.