История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Мы не знаем, насколько правдиво сказание о том, что князь Владимир действительно встал перед выбором между исламом, христианством и иудаизмом. Слишком уж летописный рассказ об этом напоминает другое повествование – о выборе веры хазарским каганом – уже известное нам по нашим беседам. Подобные параллели в исторических источниках вряд ли совершенно случайны, особенно если учесть, что еще за пятьдесят лет до принятия христианства Киевская Русь платила дань хазарам, а в Киеве существовала большая иудейская община. После победы над Хазарией каган Руси перенимал не только титул верховного кагана, власть и дань над всеми побежденными территориями, но и становился в некотором смысле наследником хазарской историографии, вернее, хазарских имперских сказаний. Быть может, и поэтому «выбор веры» наследником могущества Хазарского каганата представлен сказанием, слишком уж напоминающим предыдущий «выбор веры», завершившийся у правящей верхушки хазар в пользу иудаизма. Именно этот выбор аукается и в сказании «Повести временных лет», хотя, вероятнее всего, иудаизм, давно известный Святославу и его сыну Владимиру через хазар и евреев Киевской общины, не был для них предметом выбора уже потому, что Бог иудаизма не смог спасти Хазарскую державу от распада и исчезновения. Учитывая, что и само крещение Владимира свершилось после того, как христианский Бог «дал ему победу» над крымским Корсунем, фактор «победительности веры» сыграл в вопросе обращения Руси такую же основополагающую роль, какую он играл в обращении других государств в христианство или ислам.

Поэтому рассказ о том, что иудеи пришли к Владимиру с предложением своей веры только третьми, после мусульман и католиков, не согласуется со здравым смыслом. Ведь если и была в Киеве конца X века устоявшаяся религиозная община, это была именно община иудейская, которая сохранила свой квартал и свой образ жизни и много после официального крещения Руси.

Летописец Нестор повествует о том, как основатель Киево-Печерского монастыря игумен Федосий вел теологические споры с киевскими иудеями около 1080 года, а в 1113 году, по смерти киевского князя Михаила-Святополка, взбунтовавшиеся жители Киева напали на еврейский квартал, находившийся в Киеве за особыми Еврейскими воротами[290]. Словом, иудеям не нужно было издалека приходить к Владимиру, чтобы излагать основы уже известной ему веры.

Другое дело – ислам. Здесь, несмотря на относительную географическую близость Волжской Булгарии, можно вполне согласиться с мнением С. М. Соловьева, который замечает, что мусульманство «кроме видимой бедности своего содержания, не могло соперничать с христианством по самой отдаленности своей[291]». Надо полагать, что слова «видимая бедность» следует понимать выше в смысле «кажущаяся бедность», если только С. М. Соловьев не имел в виду внешних атрибутов веры и обрядности. Как бы то ни было, судя по сказанию о «выборе веры», первыми в Киев явились именно булгарские мусульманские проповедники. Вот как об этом говорит Лаврентьевская летопись 1377 года:

«В лето 6494 (986). Придоша Болгары веры Бохъмиче, глаголяще: яко ты князь еси мудр и смыслен, не веси закона, но веруи в закон наш и поклонися Бохъмиту. И рече Володимер: како есть вера ваша. Они же реша: веруем Богу, а Бохмит ны учит обрезати уды таиные и свинины не ести, вина не пити (а по смерти же рече с женами похоть творити блудную). Даст Бохмит комуждо по семидесят жен красных, исберет едину красну и всех красоту взъложит на едину, та будет ему жена. Иде же рече достоить блуд творить всяк на сем свете. Аще будет кто убог, то и томо и ина многа лесть еяже не льзе писати срама ради. Володимер же слушаше их, бе бо сам любя жены и блуженье многое, послушаше сладко, но се ему бе нелюбо обрезанье оудов и я неяденьи мяс свиных, а о питье отинудь рька Руси есть веселие питье, не можем бес того быти[292]…»

Н. М. Карамзин пишет о том же следующими словами: