История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

В ситуации, когда невероятные высоты исламской философии и науки слишком отрывались от практики повседневной жизни и в силу невозможности практически доказать или приложить высочайшие открытия исламского научного духа ученые и философские круги все больше расходились с интересами и уровнем религиозно-догматического сознания среднего человека, мусульманские ортодоксальные законоведы все больше стремились закрепить в общественном сознание некий «среднестатический» ислам. Этот ислам сводился к соблюдению внешней обрядности и конформизму с преобладающими религиозными воззрениями людей, имевших влияние на государственные власти. Живой ислам все больше становился сводом догматов, и выход за пределы этих догматов становился все более опасным для благосостояния и жизни «вольнодумцев».

Да, ислам, который увидели волжские булгары во время своего первого паломничества, был еще полон жизни и свободы религиозной и общественной мысли. Однако прав Г. Э. Фон Грюнебаум, когда в своем классическом труде говорит об этой эпохе так:

«Назревало отчуждение между религией улама (законоведов), религиозным законом и в известном смысле государством, и благочестием невежественной, свободно развивающейся веры, добивавшейся авторитета и завершенности путем познания через жизненный опыт и вверявшей себя руководству сведущих людей, – с другой. Интуитивное знание (ма’арифа), которым владеет индивидуум, стремящийся к союзу с Богом, противоречило систематическому познанию Божественных указаний, лежавших в основе откровения, и примеру Пророка, являвшихся залогом прочности «ученой» традиции, которая обуздывала и защищала общину. Линия раздела была проведена, но речь при этом шла не о каком-то особенном отношении к Книге и к Посреднику, а о том, что будет иметь первенство – индивидуально спасение или коллективное спасение, утвержденное в обществе законом. Герои духа могли, конечно, найти спасение и без помощи закона, но, чтобы защищать его, опираясь на нерушимую традицию, необходимо было сохранять основы мусульманской жизни, сознавая, что это является главной задачей тех, кто отвечет за религию в общине[230]».

Будем, однако, справедливы: «герои духа», к которым принадлежит и ал-Халладж, никогда не отрывались от религиозного закона в его Божественном понимании, и если и входили в противоречие, то только с земным, человеческим толкованием этого Божественного закона. Ислам как общинная религия не может существовать вне Божественного закона – Шариата, и в следующей главе мы поговорим как раз о Шариате и о том, как исламская законность утверждалась в пределах северного ислама Волжской Булгарии.

Начала северного шариата

Нам трудно судить о том, какие впечатления вынес из своей первой поездки в пределы Халифата булгарский царевич. Мы не знаем сколько-нибудь досконально, сквозь какую призму собственных убеждений, привычек и древних булгарских традиций он смотрел на происходящее вокруг него, как оценивал это происходящее и какие делал выводы для себя и своего молодого государства. Надо думать, что незнание арабского языка сильно стесняло его самостоятельное мышление, и многое из того, что он видел и о чем узнавал, конечно же, сильно отличается от того, что теперь о том же самом знаем и думаем мы.

Мы, в первую очередь, задумались бы о том, в какой степени гость из Волжской Булгарии был потрясен величием Багдада и его двора, что успел он узнать о великой мусульманской культуре того времени? Ведь тогда в Багдаде, помимо прочих ученых, все еще жил и создавал свои классические труды по математике, логике и философии сам ал-Фараби, которого впоследствии называли «Вторым учителем» после самого Аристотеля. К тому же ал-Фараби был родом из Туркестана, и при возможной встрече с ним булгарский царевич мог бы говорить с ним на родном тюркском наречии.