История русского языка в рассказах

Когда потребовалось обозначить число 10 000, использовали слово тьма. В самом слове чувствуется значение бесконечности. Дальнейшее увеличение числового ряда поставило славян в тупик, и, когда это потребовалось, они заимствовали у греков слова легион (сто тысяч) и леоар (миллион). Заимствовали только слово, а не его значение. На самом деле легион — латинское слово, и обозначало оно воинское подразделение, численно равное примерно современной пехотной дивизии (не более 6 000 человек). Со временем понадобились слова для обозначения десяти, ста миллионов, миллиарда и т. д. И для них подыскали эквиваленты с соответствующим случаю значением бесконечности. Десять миллионов — ворон (вечная птица), сто миллионов — колода (гроб). Что может быть больше колоды? Бесконечная вечность. Обратите внимание: каждый раз, когда требовалось новое увеличение осознаваемого числа, древний наш предок надеялся, что уж теперь-то это действительно конечное число, за ним ничего больше нет и не будет. Мир чисел он видел столь же замкнутым и конечным, как и все вокруг. И каждый раз его абстрактную сущность представлял, оживлял в чем-то определенном и реальном. Для него всякое, даже бесконечно большое, число все еще конкретно. Число-то есть, но вот числительного еще нет. Нет еще той ступени абстрагирования от реального мира, которая дает право создать самостоятельную грамматическую категорию.

Зато, как бы возмещая недостаток больших чисел, ненужных в быту, наши предки тщательно следили за точностью исчисления в низких пределах. Они добивались этого даже грамматическим способом, почти не прибегая к числовым именам. Владимир Мономах в 1101 году описывает охоты, в которых он участвовал:

Ималъ есмь своима рукама тѣ же кони дикиѣ. Тура мя два метала на розѣхъ и съ конемь. Олень мя одинъ болъ, а двѣ лоси — одинъ ногами топталъ, а другый рогома болъ.

Хватал я своими руками (2) тех диких коней (много). Тура (2) меня два метали на рогах (многих) вместе с конем. Олень (1) меня один бодал, и два лося (2) — один ногами (многими) топтал, а другой рогами (2) бодал.

С какой скрупулезностью киевский князь произвел подсчет рогов и копыт, когда-то касавшихся его тела! И при этом он вовсе не любовался своими страданиями, он просто не мог иначе. Он обязательно должен был указать, что у двух туров четыре рога, т. е. много, а у лося два рога, но четыре ноги, а это значит — в одном случае двойственное, в другом — множественное число имени. Он не мог бы сказать: ималъ есмь своими руками — его высмеют! Даже у князя всего две руки, а не много рук, и множественное число вместо двойственного недопустимо.

Грамматика, раз обобщив какое-то реальное явление окружающего мира, сделав эту абстракцию общим достоянием, продолжает держаться за свою модель даже тогда, когда развитие человеческого мышления пойдет намного дальше. И вот тогда-то модель становится штампом. В XI—XII веках у восточных славян представление о числе переросло границы старой грамматики. Славяне уже осознают меру и число в их абстрактном, отвлеченном от предмета смысле. Единичность они противопоставляют множественности, и тогда двойственное число становится лишним.

Постепенно, с XII века, двойственное число все реже передается в текстах. Сначала местоимения, затем глаголы, наконец, и имена лишаются некоторых форм, служивших для передачи двойственного числа. Писцы и авторы начинают смешивать формы двойственного и множественного числа, в недоумении взирая на незнакомые им или полузабытые окончания двойственного числа: двѣ лоси, рогома, рукама.

Не все подобные формы исчезли бесследно. Некоторые из них сохранились, но стали употребляться со значением множественного числа или вообще изменили свое значение. Мы уже встретились с одним из таких сочетаний: два тура когда-то передавало значение двойственного числа, теперь же, по-прежнему живая, эта форма имеет другое значение. Прежнее согласование два тура (именительный падеж двойственного числа) сменилось управлением два тура (имя существительное стоит в родительном падеже единственного числа).

Совсем иначе в таком отрывке из романа Ф. М. Достоевского:

[Лиза] — Но зачем вы становитесь на колени?

[Степан Трофимович] — ...становлюсь на колена пред всем, что было прекрасно в моей жизни, лобызаю и благодарю!..