И, хотя отдельные казни и репрессии были хаотичными и нередко обуславливались садистскими наклонностями царя, общие направления и объекты террора, бьющего по «большим площадям», прослеживаются вполне чётко – это силы, потенциально способные выступить против самодержавного государя, силы, ещё не до конца уничтоженные отцом и дедом Ивана Грозного.
Первой такой силой было боярство – политически и экономически влиятельное и претендующее на соучастие в управлении страной. Террор опричнины вырубил боярские рода почти под корень, истребив многих русских аристократов и запугав других.
Второй силой, претендующей на хотя бы призрачную автономию от власти и сохранение морального авторитета, была церковь – и добивание нестяжателей, расправа с отважным митрополитом Филипом были призваны полностью подчинить церковь государю, превратив её из союзницы в служанку государства. То, что двести лет назад не удалось Дмитрию Донскому, сумел совершить Иван Грозный.
Третьим направлением террора Ивана IV были остатки удельной системы – и убив своего кузена Владимира Андреевича с семьёй, он ликвидировал эти остатки (вместе с их последними носителями).
Наконец, четвёртой, потенциально опасной для власти царя силой, был Новгород с его вековыми традициями самоуправления – и новгородский погром, уничтоживший этот город, вполне объясним в контексте общей политики царя. Политика массового террора, добивая общество и уничтожая всех мало-мальски независимых людей, подрубая под корень боярство, удельных князей, города, церковь, укрепляла личную власть монарха.
Впрочем, даже потенциальную оппозиционность боярства царю не следует преувеличивать. Всецело завися от милостей московского государя (самодержца и собственника всей земли), бояре даже не пытались оказывать царю-тирану какого-либо сопротивления, устраивать заговоры и восстания (самое большее, они, как и крестьяне, спасались бегством). Все обвинения в заговорах, предъявленные боярам, были надуманы и сфабрикованы: следов этих заговоров невозможно найти.
Вообще, боярство, неся в себе определённый независимый дух, было заинтересовано и в объединении страны, и в наличии сильной великокняжеской власти. В.Б. Кобрин, разоблачая старый миф о «реакционных боярах-изменниках», пишет: «Русь не знала боярских замков… Русские бояре, в отличие от западноевропейских баронов, никогда не обороняли свои сёла: при появлении войск противника они съезжались под охрану стен княжеского города и защищали не каждый свою усадьбу, а все вместе княжество в целом… Экономически бояре не были заинтересованы в сепаратизме, скорее наоборот… Крупный землевладелец имел вотчины и поместья в нескольких – четырёх-пяти, а то и в шести уездах… Возврат к удельному сепаратизму серьезно угрожал земельным владениям знати… Ошибочно также противопоставление бояр-вотчинников дворянам-помещикам… Нельзя противопоставлять вотчину и поместье как наследственные и ненаследственные владения: и вотчину можно было конфисковать в опале, за служебную провинность или за политическое преступление, и поместья фактически с самого начала передавались по наследству. Да и размеры вотчин и поместий не дают оснований считать вотчину крупной, а поместье мелким».
А значит, «оппозиционность» боярства, как и его противопоставление дворянству, во времена Ивана IV не следует преувеличивать (как, впрочем, и независимость уделов, церкви или новгородцев). Но даже эта (возможная, неопределённая и потенциальная) оппозиционность не устраивала самодержца. По словам немца-опричника Генриха Штадена: «Кто был близок к великому князю, тот сжигался, а кто оставался вдали, тот замерзал».
Продолжая дело, начатое его дедом и отцом, но резко расширив его масштабы, Иван IV своими казнями и террором стремился насадить в стране атмосферу полного бесправия, ужаса перед властью, тотальной зависимости населения от царской воли, разрушив последние общественные связи, способные в будущем противостоять диктату «сверху». В.Б. Кобрин констатирует: «Итак, острие опричного террора было направлено вовсе не только и даже не главным образом против боярства… Вместе с тем было бы, вероятно, ошибкой на этой основании видеть в опричнине лишь случайный эксцесс, прихоть полубезумного деспота. Ведь по всей Европе в те времена появляются на престолах тираны – Людовик XI во Франции, Генрих VIII в Англии, Филлип II в Испании. Не закономерность ли?» Несомненно, создание абсолютистского государства на развалинах средневекового общества, порождало подобный тип тирана-правителя, способного, применив запредельную дозу насилия, привести общественное многообразие к «единому знаменателю» самодержавного государства.