История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

От Петра I до Александра II императорами создавались бесчисленные комитеты и комиссии по подготовке реформ и выработке новых законов (почти всегда – тайные, кулуарные, за исключением Уложенной Комиссии 1767–1768, созванной Екатериной II и выбранной от сословий). Но эти комитеты и комиссии почти всегда распускались императорами без видимых результатов. Вопрос об отмене крепостного права и введении конституции в эпоху Александра I обсуждался лишь кулуарно – но без видимых результатов, – всё ограничивалось прожектами и полумерами. Николай I, разумеется, и слышать не хотел ни о какой конституции, а постепенную отмену крепостного права считал в принципе правильной мерой, – но несвоевременной, и также «заболтал» этот вопрос во множестве «негласных комитетов» (как острили в обществе: «безгласных комитетах»).

Отсутствие дозволенного и явно существующего общественного мнения, легальной политической жизни, свинцовый пресс самодержавия, давящий всё живое в стране, растущая ненависть между сословиями, раскол дворян на небольшую, но активную группу сторонников преобразований и на консервативное большинство, порождали в России всё более острый кризис политической системы. Порождённое петровскими реформами, здание императорской власти в России, как и другие детища великого реформатора, было пронизано неизбывными и нарастающими противоречиями, которые со временем лишь усугублялись.

Постоянная реформаторская риторика – при сохранении абсолютистской сущности режима (и оборачивающаяся лишь непрерывной бюрократической суетой по «перелицовке фасада»); безграничность царской власти – при полной зависимости государя от собственного окружения, западных посольств, чиновничества и настроений гвардии; опора императора на армию и необходимость развязывания и ведения постоянных завоевательных войн – при риске в случае поражения столкнуться с революционным взрывом; всё большая роль российского императора в европейской политике – при экономической и технической зависимости России от Европы – вот лишь некоторые парадоксы и противоречия самодержавной власти в России XVIII–XIX веков. Какова была идеология Петербургской империи? Подобно тому, как в основе жизни традиционных архаических обществ лежал Миф о «культурном герое» – зачинателе и создателе цивилизации, прародителе человечества и его благодетеле, принёсшим невежественным людям сакральное и необходимое знание (огонь, орудия труда, способы обработки земли, приручение диких животных и т. д.), в основе идеологии самодержавия лежал Миф о Петре I Великом, культ его личности. На него ссылались, ему подражали, к нему вновь и вновь «возвращались», его считали идеалом правителя, поистине небожителем. Образцом для себя Петра I считали Павел I и Николай I с их жёсткой, реакционной, полицейско-бюрократической политикой. Благодаря этому Мифу к власти пришла дочь Петра Елизавета («Знаете ли вы, чья я дочь?» – спросила она гвардейцев, призвав их к совершению переворота). И даже более «либеральная» и совсем чужая для России немецкая принцесса Софья-Фредерика-Августа Ангальст-Цербстская (Екатерина II) всячески старалась подчёркивать преемственность своей политики с политикой Петра I. Не случайно на воздвигнутом по её повелению памятнике Петру I («Медном Всаднике» Фальконе) была начертана многозначительная надпись: «Петру Первому – Екатерина Вторая», неявно подразумевающая, что «Вторая» закончила дело, начатое «Первым» по созданию великой всемирной империи. Имперские идеалы с их пафосом агрессивного милитаризма, державности, военной экспансии, дополнялись петровской идеей «служения» – служения подданных государю и необходимости для русских «всему учиться у Запада». Поверхностно усвоенные идеалы Просвещения, на уровне моды и фразы позаимствованные из Европы, накладываясь на крепостническую реальность русской жизни, порождали среди власть имущих крайний цинизм, беспринципность, двоемыслие и вели к возведению лицемерия в ранг государственной политики.

Дворцовые перевороты чаще всего облекались в словесную форму борьбы «русской» и «немецкой» группировок: националистическая фразеология была призвана обосновать законность цареубийств и переворотов. (Так, Елизавета Петровна взошла на трон под лозунгом отстранения от власти «постылых немцев» Анны Иоанновны). Патриотическая риторика позволяла легитимизировать перевороты в глазах дворян. Порой доходило до курьёза: чистокровная немка Екатерина II в 1762 году клялась в вечной любви к России и обвиняла в «немецкости» убитого по её приказу своего супруга Петра III.