История русской армии. Славные военные традиции российских и советских полководцев

Эксцентричные решения Павла обесценивают звания и награды. Сразу после восшествия на престол, в мирное время, он присваивает воинское звание генерал-фельдмаршала семерым своим друзьям. Награды льются рекой, невзирая на отсутствие видимых заслуг со стороны награжденных. Орден Святого Георгия в немилости у Павла, и, решаясь орден упразднить, он перестает им награждать. Зато включенные в перечень российских голштинский орден Святой Анны и крест Святого Иоанна Иерусалимского будут вручаться приближенным с легкостью[51]. Судьбы офицеров переживают странные повороты. Сегодня можно перескочить через звание, а завтра быть разжалованным[52]. Армия терпит и покоряется, один только Суворов возвышает свой голос против Павла, точнее, против установленной им системы. «Очаровательный принц, несносный деспот» — так Суворов охарактеризовал цесаревича. С момента объявления о начале реформ Суворов протестует: «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?» Полководец возражает против введения прусской формы: «Нет никого грязнее пруссака. В Шилтхаузе и в окрестностях их казарм сплошная зараза. Из-за вони от их причесок можно потерять сознание. Их гетры уродуют ноги. Мы были избавлены от этих бед, теперь они первое горе солдата. Возможно ли, чтобы так дурно обходились с защитником Отечества». Когда частота шага для большей зрелищности сокращена со 100 до 75 шагов в минуту, Суворов говорит: «Раз мой шаг стал меньше на четверть, стало быть, и до неприятеля должно быть не 40, а 30 верст!» Контроль за расходованием продовольственного пайка отныне делает для солдат невозможной помощь бедным, что было старинным военным обычаем. Суворов сетует: «Мы делились хлебом с бедняками, а теперь можем только плакать — мы стали немцами!» «О казаках больше не говорят. Предполагается, что они будут освобождены от военной службы и превратятся в крестьян. И то верно — ведь у немцев нет казаков!» Критика полководца раздражает Павла. «Меня удивляет, что Вы, который, как я считал, первым должен мне подчиниться, остаетесь последним», — пишет ему император. «Я думаю только об общем благе и стремлюсь предотвратить беду», — возражает ему Суворов. Он просит об отпуске. «Так я не стану соучастником зла, творимого Отечеству, не сделаю ничего против него. Защищайте императора от его пруссаков и голштинцев». 17 февраля 1797 г. появляется императорский указ об отставке Суворова «за дерзость». Фельдмаршал сослан в свое имение. Тем не менее Павел предпримет несколько попыток к примирению. Во время одной из встреч он показывает Суворову переделанную по прусскому образцу гвардию, идущую гусиным шагом. Император считает, что убедил старого фельдмаршала, но слышит от него: «Государь, пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не пруссак, а природный русак!» Конфликт между двумя историческими личностями является конфликтом между двумя военными школами, русской и прусской. Суворов в этом противостоянии окажется побежденным, а Павел, несмотря на свою гибель, одержит верх. Русская армия долгое время будет идти по чужому пути. Весь XIX век мы будем ощущать присутствие последователей императора.

«Моральный дух офицера и солдата не привлекает внимания Павла. Гатчинская идеология признаёт только форму, муштру, слепое повиновение. Воспитательной системе Суворова, поднимавшей русское военное искусство на недосягаемую высоту, она противопоставляет автоматизм. Несмотря на богатый боевой опыт, армия кажется Павлу совершенно необученной, а победоносные генералы — невеждами, которым следует учиться у гатчинских специалистов. Искусственно остановленное в своем естественном развитии после смерти Екатерины и отлученное от своего прошлого, русское военное искусство начинает искать вдохновение в устаревших формах чуждой европейской школы. В то время как победы Бонапарта наносят смертельные удары линейному порядку, Павел вводит его в русскую армию. Павел унижает суворовского „чудо-богатыря“. Его эпоха отрицает идеалы русской православной культуры. Отупленная, потерявшая свое лицо, армия уже не выражает чувства нации и не может больше принимать со всех точек зрения желательное участие в деле национального строительства. Армия вступает в век своей духовной нищеты. И печальные последствия новой эры очень скоро покажут себя; первым предупреждением станет Аустерлиц» (Байов).

«Сын Екатерины мог быть суровым и при этом заслужить признательность Отечества. К удивлению русских, он царствовал страхом, имея единственно свой каприз. Он обращался с нами не как с подданными, а как с рабами, наказывая без вины, награждая без заслуг. Он презирал душу и почитал шляпы. Героев, привыкших к победам, он учил парадному шагу. Он убил в наших полках благородный боевой дух и заставил возненавидеть военное дело» (Карамзин).