История русской культуры

Драматургия XIX в. началась с гениальной пьесы «Горе от ума», созданной А.С. Грибоедовым, писателем и дипломатом.

Александр Сергеевич Грибоедов (1795–1829).

Пьеса в стихах «Горе от ума» неоднократно переделывалась в процессе чтения ее Грибоедовым, ходила в списках и, наконец, была поставлена в 1829 г. на сцене Малого театра. Главные ее достоинства — образный язык (половина ее, по пророчеству В.Г. Белинского, войдет в пословицы) и глубина отражения русской действительности. В самом названии Грибоедов подметил характерную черту русской жизни — настороженное отношение к рациональному мышлению, хотя, если быть точным, горе Александра Андреевича Чацкого не от ума, а от того, что господствующее большинство — люди заурядного рассудка, которые изгоняют из своей среды и преследуют тех, кто умнее их. Чацкий — жертва торжествующей посредственности, в числе которой оказывается и его возлюбленная. Ему нет места в иерархической системе, наверху которой находятся Фамусов и Скалозуб, а внизу — Молчалин.

Вернувшийся после длительного пребывания за границей Чацкий увидел мало в чем изменившуюся российскую действительность, начал критиковать ее и остался непонятым. Более того, окружающим выгодно объявить его сумасшедшим и самим уверовать в это. О том, насколько близка к реальности пьеса Грибоедова, говорит тот факт, что русский мыслитель П.Я. Чаадаев, отличавшийся неортодоксальностью мышления, уже не на сцене, а в жизни был назван царем Николаем I сумасшедшим. На упрек Белинского, что в реальной жизни Чацкий, будучи умным, не стал бы разглагольствовать перед Фамусовыми, Грибоедов мог бы ответить, что в пьесе не обязательно все должно быть буквально так, как в действительности. Главное — соответствие по сути.

Грибоедов впоследствии написал еще несколько пьес, но ни одна из них не имела такого успеха, как выстраданное им «Горе от ума», навеки вошедшее в золотой фонд русской культуры.

В отличие от А.С. Грибоедова другой классик русской драматургии А.Н. Островский написал много замечательных пьес, не сходящих со сцены.

Александр Николаевич Островский (1823–1886).

Островский начал с изображения купцов Замоскворечья, а закончил крупными полотнами русской жизни. С ним на сцену вышел неприкрашенный реализм. Для русской драматургии Островский сделал то, что М.Н. Глинка для русской оперы. Хотя основным своим объектом Островский избрал купеческую среду, он не остановился на ее поверхностном описании, а смог отобразить на ее материале сущностные свойства русского характера. Купец остается русским человеком, даже разбогатев, более того, он может, благодаря своим деньгам, раскрыть эти русские черты в полной мере. К тому же Островский постоянно включал в купеческую среду чуждый ей элемент, показав тем самым широкий спектр русской действительности.

В пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» он изображает тип прожженного карьериста, не останавливающегося ни перед чем, которого, в конце концов, выводят на чистую воду. Постепенно Островский переходит к изображению провинциальной и помещичьей жизни. Он дифференцирует ее на основе имущественного ценза и индивидуальных характеров. Здесь встречаются «волки» и «овцы», осмеиваемые народные умельцы и «луч света в темном царстве» — Катерина из пьесы «Гроза». Отношения между полами и воздействие на них социальной среды вскрыты Островским в «Бесприданнице». Вследствие изменения русской действительности то одни, то другие пьесы из его обширного наследия становятся вдруг очень актуальными.

К концу XIX в. театр становится такой важной общественной силой, что все известные писатели пробуют себя в драматургии. Лучше всего это удалось А.П. Чехову.

Антон Павлович Чехов (1860–1904).

Чехов начал с шутливых историй и до сих пор остается лучшим русским юмористом, над рассказами которого можно смеяться до упаду. Постепенно Чехов становится все более серьезным и, можно сказать, впадает в другую крайность. Как писал П.Н. Милюков, сумерки 1880-х гг. сделали Чехова «живописцем всероссийской тоски и скуки», верящим на контрасте, что «через двести-триста лет весь мир обратится в цветущий сад». Чехов, как и Алексей Толстой, — «двух станов не боец»: «Я не либерал, не конспиратор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником — и только… Моя святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода». Как говорил Чехов, он по капле выдавливает из себя раба.