История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

согласиться с герценовским прочтением исторических фактов. Из

всех политических сочинений Герцена она одна была написана не с

целью пропаганды, и острие ее иронии направлено не против старой

Европы, а против идеалистического оптимизма революционеров,

которые ожидали слишком многого и слишком быстро, и либо

слишком рано разочаровались, либо слишком крепко держались за

свои ошибки и суеверия. Целью Герцена было разрушить религию

революции и социализма, с ее риторикой и официально

предписанным оптимизмом, заменив ее здравой и ясной волейк

революции. Именно здесь его понимание жизни находит полное

выражение – он активно и с надеждой приемлет «поток истории»,

рассматривая его как творческийпроцесс, а не как предуказанную

необходимость. Это ключевое понятие книги.

Другие политические сочинения Герцена отличаются от книги

С того берегатем, что их основная цель – пропаганда; не

бескорыстные поиски истины, а желание повлиять на действия и

взгляды окружающих. Однако именно в них особенно ярко

проявилось герценовское красноречие. Это красноречие

романтического, французского типа – без жестких рамок,

просторное, разнообразное, щедро пользующееся повторами и чисто

эмоциональными эффектами, никогда не упускающее случая нанести

боковой удар, в скобках или в придаточном предложении сделать

эффектное примечание. Лучший пример такого красноречия – письмо

к Мишле по поводу статьи Русский народ и социализм, красноречивое

утверждение различия между народом и государством, защита народа

от обвинения в преступлениях государства, в частности, в отношении

Польши. Этот памфлет остался одним из краеугольных камней

русского революционного социализма.

Красноречие Герцена легко поддается переводу, ибо

основывается не на словах и звуках, а на развитии идей и образов. О

его русском языке существует много суждений. Он откровенно

неправильный – Герцен один из последних великих русских

писателей, выросших на французском языке, и ничуть не боится

честного и неприкрытого галлицизма. Это язык человека, который

одинаково свободно говорит на многих языках. Но это именно его,

герценовский язык, и он обладает совершенно стихийной жизненной

силой. В нем очарование свободы и непосредственности, это текучая

и богатая речь страстного, блестящего собеседника. Хотя он и не

может считаться мастером слова, но если «стиль – это человек», то

Герцен, несомненно, мастер стиля.

Стиль, которым написана его автобиография Былое и думы, тот

же, но еще более раскованный, еще более непосредственный, еще

более разговорный и сравнительно свободный от риторики. Для

большинства читателей эта автобиография остается его главной

книгой. Ее привлекательность главным образом в ее свободе и

очевидной искренности. Не то, чтобы в ней вовсе не было позы, –

Герцен слишком француз и слишком романтик, чтобы обойтись без

позы. В сущности, он один из немногих русских, которые явной позы

не боятся. Отсутствие застенчивости и предельная искренность,

поверхностность, как бы сама собой разумеющаяся театральность

Былого и дум– их главное очарование для непредубежденного

читателя. Но кроме тона и голоса, в воспоминаниях Герцена мало его

«я» и еще меньше самоанализа. Его психология сравнительно

традиционна, и все выгладит особенно просто и правдиво, потому

что он говорит о себе в общепринятых общечеловеческих словах.

С этой точки зрения лучшая часть книги – чудесный (недавно

опубликованный) рассказ о романе его жены с Гервегом. Впечатление

абсолютной искренности достигается здесь именно тем, что Герцен

открыто и прямо говорит о человеческих отношениях словами

современного ему романа; и пересказ истинных чувств двух

реальных людей с помощью тогдашних общепринятых

психологических клише производит впечатление всечеловечности,

под которое подпадает каждый читатель.

Но большая часть книги посвящена не себе, и самые

запоминающиеся ее страницы – это те, где автор рассказывает об

окружающем мире. Герцен – великий портретист-импрессионист, и

его впечатления ( impressions) об отце и других родных, о московских

идеалистах и вождях европейской революции незабываемо-живые.

Легкость его прикосновения, скользящего, без всякого нажима,

сообщает этим портретам на диво убедительную подвижность. Не

менее замечательны те пассажи книги, где он подводит под свой

рассказ широкую историческую базу; в первых частях,

повествующих о его жизни до ссылки, содержится самый широкий,

самый правдивый и самый проницательный обзор русской

социальной и культурной истории первой половины девятнадцатого

столетия. Это великая историческая классика.

4. ВОЖДИ РАДИКАЛОВ

Влияние Герцена как генератора идей и фермента мысли, да и

как чисто политического журналиста было очень велико, но он был

слишком орбитальной и сложной личностью для того, чтобы быть

чьим-нибудь представителем или рупором какого-либо движения; ни

одна группа русских радикалов не видела в нем учителя и не

признавала его своим вождем. Место вождя радикальной

интеллигенции, пустовавшее после смерти Белинского, с 1856 г.