среднего возраста. Стиль идет от
и от Лермонтова (просодию которого автор отлично сымитировал).
Не будучи великой поэмой, сравнимой с лучшими тургеневскими
рассказами, это произведение никак не заслуживает пренебрежения.
6. ДРАМА
Русский театр тридцатых и сороковых годов по-прежнему
блистал великими актерами и высоким уровнем актерской игры, но
не драматургами. Исключение, подтверждающее правило, – комедии
Гоголя, но они так же одиноки и изолированы в тридцатые годы, как
комедия Грибоедова была в двадцатые. Общий уровень драматургии
был ничуть не выше, чем в минувший период. В трагедии
восторжествовал романтизм, но это не пошло на пользу русской
сцене. Пьесы Нестора Кукольника (1809–1868), написанные белым
стихом на романтические темы, отлитые по шиллеровской форме,
имели огромный успех, особенно в Петербурге; наполнявшие зал
государственные чиновники находили в этих дешевых, мишурных,
бьющих на эффект пьесах именно то, чего они требовали от
романтизма. Менее мишурными, но в остальном не лучше
кукольниковских, были романтические и патриотические пьесы
несчастного Полевого. Не лучше был и барон Егор Розен (1800–
1860), автор либретто великой оперы Глинки
хотя по какой-то непонятной для нас причине ему одно время
покровительствовал Пушкин.
Настоящим драматургом в тридцатые годы был не Кукольник и
не Полевой, а Шекспир. Это особенно справедливо для Москвы, где
зрители были просвещеннее и демократичнее, чем петербургские.
Это были студенты университета, молодые купцы и городские
чиновники, тянущиеся к культуре и красоте. Особенно популярен
был
аудитория была захвачена романтической красотой диалога и еще
более – вдохновенной игрой Павла Мочалова (1800–1848), великого
русского романтического трагика.
Но в то время как на одной русской сцене господствовал
воплощенный Мочаловым романтизм, другая постепенно двигалась к
новой, русской, концепции реализма. Усиление реализма на русской
сцене происходило ровнее и логичнее, чем в литературе, благодаря
выдающейся личности Михаила Щепкина (1788–1863), который во
второй четверти столетия совершил революционный переворот в
манере комической игры и заложил основы чисто русского
реалистического стиля.
В комическом репертуаре, особенно в петербургском, почти
безраздельно господствовал водевиль. Правда, позднейшие авторы
брали для своих водевилей сюжеты и сочиняли интриги из русской
жизни, сам жанр оставался не оригинальным, французским. Он был
проникнут веселым беспечным «скрибизмом», и литературное его
значение невелико. Но с театральной точки зрения это жанр
чрезвычайно благодарный, потому что в нем масса действия, и
актеры имеют возможность проявить свою индивидуальность. Не раз
говорилось, что в смысле сценичности водевилисты тридцатых и
сороковых годов остались в России непревзойденными. Но
литературное их значение почти ничтожно.
7. РОМАНИСТЫ ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ XIX ВЕКА
Художественная проза тридцатых и начала сороковых годов
представляла собой хаос, но хаос плодородный. Романтизм и
реализм, фантазия и каждодневная жизнь, идеализм и сатира,
конструкция и стиль – все находилось в состоянии плодотворного
брожения и все было смешано и перемешано. Хаосу предстояло
оформиться только во второй половине сороковых годов, когда
родилась русская реалистическая школа.
Проза в этот период делилась на три основных направления:
немецкий романтизм, французский романтизм и русский натурализм.
Первый представлен Александром Фомичом Вельтманом (1800–1870)
и князем Владимиром Одоевским (1803–1869); второй – Николаем
Павловым (1803–1864) и Еленой Ган, ур. Фадеевой (1814–1842;
псевдоним – Зинаида Р-ва). Третья группа представлена Погодиным и
Далем. В Гоголе проявились все три направления – и все три он
перерос в силу своей огромной оригинальности.
Вельтман начал свою литературную деятельность в 1830 г. и
продолжал ее до самой смерти, хотя после упадка романтизма в 40-
х гг. практически лишился читателей. Восхитительно-читабельный
стиль Вельтмана основан на Стерне, Жан Поле и немецких
романтиках. Его свободно построенные рассказы являют смесь
воображения и игриво безответственного юмора и изобилуют
стерновскими приемами разрушения иллюзии повествования. Они
полны учености, излагаемой иронически, чисто по-стерновски.
Идеалисты тридцатых и начала сороковых годов ценили
вельтмановский романтический юмор и причудливые методы
построения как выражение «романтической иронии» – иронии
превосходства поэта над несовершенством этого конечного мира.
Он никогда не надоедает, ибо благодаря неизменно
очаровательному юмору и прихотливому стилю читать его – всегда
наслаждение.
Князь Владимир Федорович Одоевский (1803–1869) в юности
был одним из «любомудров». Позднее он поступил на службу, где
сделал блестящую карьеру; он умер сенатором. Кроме того, он был
филантропом, и его имя связано с несколькими известными
благотворительными
обществами.
Одоевский
обладал
энциклопедическими знаниями и прекрасно разбирался в