История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Военному корреспонденту Закруткину приходилось не только вести свои «Кавказские записки», но и браться за винтовку – не раз вместе с солдатами ходил в атаки, мёрз в окопах, мок под дождем. И неудивительно, что художнику удалось в «Записках» с яркой выразительностью воплотить невиданный по своему размаху героизм советского человека. Вся книга пронизана светлым оптимизмом, преклонением перед великим подвигом советских воинов.

Не проста судьба Закруткина, не сразу поверил он в свои силы, не сразу понял, в чём его главное призвание. Как талантливый писатель он особенно убедительно заявил о себе романом «Плавучая станица».

В этом романе писатель обрел тех героев, с которыми не расставался всю жизнь, – виноградарей, хлеборобов, простых сельских тружеников.

Закруткин – художник, которому удача сопутствует особенно тогда, когда за каждым созданным им образом стоит реальный прототип, живое человеческое лицо, со всеми его внешними и внутренними особенностями, со сложностью его судьбы, со всеми страстями, противоречиями и гранями человеческого бытия. О чём бы ни писал Закруткин – о войне ли, оставившей неизгладимый след в памяти народной, о преодолении послевоенных трудностей или о «сотворении мира» после Октября, – всюду и во всем на первом плане у него человек, гордый в независимости своего духа, цельный в своей неподкупности, мужественный в преодолении своих противоречий и страстей.

Дважды побывал автор этой книги в Кочетовской. Вместе с Виталием Александровичем был на рыбалке, в совхозном винцехе, на празднике Урожая, в семье рабочего совхоза, наблюдал за писателем в разговоре с людьми разного положения, возраста, профессии – всюду и везде встречали его радостные улыбки, крепкие объятия. Пришлось провести с ним полдня в Ростове. Где мы только не побывали за эти полдня. И всюду он что-то просил, пробивал, требовал для совхоза или для станичников… Весело было в тот вечер в Кочетовской. В разговорах смешное переплеталось с серьёзным, деловое, будничное – с песнями, то грустными, то залихватскими. Не обошлось и без воспоминаний о войне.

Четыре дня, проведённые в Кочетовской, пролетели быстро и незаметно. Горячо и много говорил Закруткин о дорогом его сердцу – о литературе. Лев Толстой и Иван Бунин – его любимые классики. Читал наизусть стихотворения Пушкина и отрывки из его поэм. С особым чувством Закруткин рассказывает о Михаиле Шолохове – своём учителе и добром друге. Читатели хорошо знают его книгу «Цвет лазоревый», его очерки, статьи о великом писателе земли Русской. И, словно бы подводя итог разговорам о Шолохове, Закруткин сделал дарственную надпись на книге «Цвет лазоревый»: «Мне думается, что отношение к Шолохову уже давно должно стать мерилом истинной человечности, художнической честности, любви к людям и своей земле». И после этих бесконечных разговоров о Шолохове оба они стали для автора этой книги ещё ближе, ещё роднее, ещё человечнее.

Эта поездка дала очень многое для понимания творческого облика Виталия Закруткина. Не для изучения жизни переехал он в Кочетовскую, а для того, чтобы жить так просто и естественно, как виноградари, рыбаки, партийные работники и руководители совхозов. И в каждом его произведении – судьбы людские, счастливые и несчастные, полные неожиданных поворотов, падений и подвигов, простые и сложные, как сама жизнь.

Вот хотя бы рассказ «Подсолнух», исполненная высокой поэзии баллада о чабане, о богатстве его души, человечности, доброте, неиссякаемой любви к природе, к миру, к людям. Это взволнованный, мудрый рассказ об отце, скорбящем о погибшем сыне, но не теряющем веру в жизнь.

Из семечка, найденного в кармане куртки погибшего сына, старый отец вырастил подсолнух на диво всем.

Он часами просиживал у лунки, в которую посадил семечко, и земля, словно отогретая взглядом, дала семечку жизнь: «…белёсый стебель, пробивая толщу земли, потянулся вверх, потом пронзил последний слой подсохшей почвы и, наконец, проклюнулся, вышел из подземного мрака и замер, окружённый прохладой бесконечного, наполненного свежим воздухом мира».

Не было ещё такого, чтобы на солонцах подсолнух произрастал. Жизнь для людей приобрела какой-то другой смысл, пришла радость ожидания, любовь к ещё слабому, хилому, беспомощному, но такому живому растению.

Потеплели глаза сурового отца при виде этого чуда. Как за малым ребёнком ухаживал отец за подсолнухом. Подсолнух не был для него экспериментом, как для агронома, который уже, заглядывая в будущее, видел здесь целые плантации подсолнуха. Раз семечко было в кармане тужурки сына, значит, оно хранит прикосновение его рук. Вырастет подсолнух – напомнит о сыне, оставит память в людях о нём.

Дождь ростку нипочём. Хорошо. Но град может истерзать его, уничтожить его силу и красоту. И старик при виде опасности, угрожающей подсолнуху, несмотря на немалые годы, побежал, чтобы прикрыть от града. Он «успел добежать до него в ту самую секунду, когда по травам зашуршал частый крупный град.

– Держишься?! – закричал отец. – Держись, сынок, держись!